Зори над Русью
Шрифт:
— Они, — согласился Дмитрий, — а за ними следом еще кто–то поспешает.
Гонцы мчались, не жалея коней. Еще с полгоры Карп закричал:
— В Переславль татары от посла Сарыхожи приехали, с ними тверской боярин, он татар уговорил сюда к тебе, княже, ехать. Спешат супостаты, а нас Семка Мелик послал в обгон, чтоб тебя упредить.
— Ладно, пусть едут, авось, и узнаем, почему костры потухли.
Боброк подошел с плащом.
— Надень, Дмитрий Иванович, не гоже послов встречать по–походному в простой броне.
Дмитрий Иванович проворчал в ответ:
— Много чести, — отстранил протянутый плащ и опустил вниз стрелку шлема, предохраняющую лицо от поперечных ударов, — пусть видят, что мы не шутки шутить вышли.
Глядя на него, и Владимир надел свой шлем, опустил стрелку по–боевому.
Поднимаясь в гору, послы перевели лошадей на шаг. Одолев подъем, остановились: ждали — князья подойдут, придержат стремя, помогут ордынским вельможам слезть.
Ни Дмитрий, ни Владимир не шевельнулись. Тверской боярин взглянул на ордынцев, те кивнули, боярин выехал вперед, не поклонясь, о здоровье не спросив, начал сразу:
— Посланы мы к тебе, князь Московский, от Великого князя Володимирского и Тверского и всея Руси Михайлы Александровича и от посла царева мурзы Сарыхожи. Скажи, Дмитрий Иванович, доколе еще терпеть твои беззакония? Великий князь ярлык на великое княжение привез, а владимирцы, твоего наущения послушавшись, в бесовской гордыне врата закрыли. Теперь расхлебывай кашу, как знаешь. Мурза Сарыхожа осерчал, зовет тебя во Владимир к цареву ярлыку.
Дмитрий несколько мгновений молчал, на него смотрели и враги и свои, ждали, что он ответит. Слегка побледнев, Дмитрий промолвил:
— Передай послу — к ярлыку не поеду!
Боярин откинулся на седле, отпрянул от такого слова, а Дмитрий продолжал негромко, но твердо:
— Передай Михайле Тверскому — на великое княжение его не пущу. — Выдернув меч наполовину из ножен, Дмитрий спросил: — Видал? Скажи о мече князю. — Со звоном бросил меч обратно в ножны.
— Передай мурзе Сарыхоже, да смотри передай, не слукавь, — ему, послу, путь чист, прошу его милость ко мне на Москву. Передашь?
— Передам.
— То–то! А соврешь, рано или поздно до тебя доберусь, тогда пеняй на себя и милости не жди.
— Но ярлык… — начал было боярин.
— Довольно! — перебил его Дмитрий. — Поезжай прочь. Бога благодари, что, уважая посольский чин, я твое невежество стерпел, когда ты о моем здравии спросить позабыл. Нечего поминать ярлык! Сказано: к ярлыку не еду!
10. ТРИ КОСТРА
Трясущимися руками дед Микула ударял стальным кресалом [259] по кремню. Звезды искр, летевших от огнива, казались под солнцем бледными, немочными, падали на трут, тухли. Дед терпеливо продолжал высекать огонь, наконец тонкая струйка дыма поднялась над трутом.
259
Кресало — стальная пластинка, которой ударяли по кремню при добывании огня.
Раздув трут, он склонился над костром, зажег, потом запалил второй и, отойдя к северу на двадцать шагов, развел третий. Присев на чурбашек, посматривал вдаль.
«Ага! Запалил, — улыбнулся дед, увидав над лесом три дымных столба. — Побежали дымы ко граду Переславлю. Добро!..»
Вечером того же дня Фома ворвался в собор Спаса, где шла вечерня.
— Княже! Митрий Иванович! На Ярилиной плеши дымы!.. — рявкнул он на весь собор. Люди шарахнулись в стороны, дьякон оборвал возглас, уронил кадило. Угли и ладан рассыпались по майоликовому [260] полу. Князь вздрогнул, повернулся всем телом к Фоме, несколько мгновений смотрел на его потное, напряженное лицо, потом шагнул без разбора прямо на дымящиеся угли и, оставляя на желтых и зеленых плитах черные следы, пошел к выходу. Народ повалил за ним.
260
Майолика — изделия из обожженной глины, покрытые непрозрачной глазурью. Пол Спасо–Преображенского собора в Переславле до 1626 года имел покрытие из майоликовых плит.
С переславского вала ясно были видны три дыма, поднимающиеся в тихое вечернее небо над Ярилиной горой. Не проронив ни слова, Дмитрий стоял, смотрел в проем заборола. [261] Так же молча стояли на стене ближние люди князя. Наконец Владимир Андреевич нарушил молчание:
— Похоже на то, брат, что меч, который ты тогда только наполовину вытянул, князю Михайле знаком.
— И страшен, — вставил свое слово Боброк.
Владимир засмеялся:
— Именно страшен! Ушел Михайло Александрович от Владимира и, нас убояся, на полуночь подался, вон третий дым куда отодвинут.
261
Заборолы — щиты из бревен или досок, устанавливавшиеся по верху стены для защиты обороняющих стену людей.
Дмитрий будто ничего не слышал, молчал. Владимир наконец не утерпел, толкнул брата:
— Да скажи хоть слово. Уставился!
Дмитрий медленно провел тыльной стороной ладони по глазам.
— Мне за самовольство еще держать ответ перед Мамаем. Потому рано веселиться. Посла Сарыхожу, пока он на Руси, во что бы то ни стало надо на Москву залучить и купить, иначе и голову потерять недолго. Но кого послать за ним? Надо, чтоб муж был умудренный опытом, ибо Сарыхожа, как слышно, волк травленый.
— Пошли Боброка, — быстро ответил Владимир Андреевич.
— Нельзя! Дмитрий Михайлович здесь при полках нужен. Молодых бояр сейчас нет.
— Ты про кого?
— Ну, скажем, Бренко, он Москву блюдет, Кошка в Ростов Великий послан, Свибл Суздаль от князя Михайлы стережет. Кого послать?
— Пошли меня, княже господине, — выдвинулся вперед Василий Васильевич Вельяминов.
«Нельзя послать Вельяминова! Где ему с послом Мамаевым совладать, оседлает его Сарыхожа. Да и не дело: сын из Москвы в Тверь бежал, а отца послом к тверичам послать — разум потерять».
Но сказать так — врага нажить, пришлось найти отговорку.
— Не по годам тебе, Василий Васильевич, такой труд. Ехать придется быстро. Михайло Тверской не иначе на Волгу подался. Путь не малый.
Василий Васильевич с ворчанием отошел, а Дмитрий Иванович пошарил глазами, остановил взгляд на Захаре Тютчеве, скромно стоявшем поодаль.
— Ехать тебе, Захар!
Тютчев кратко передохнул, выпрямился, сдернул шапку.
— Спасибо за честь, княже!
Дмитрий Иванович повторил: