Зори над Русью
Шрифт:
Принялся рассказывать о своих сомнениях. Владимир слушал, слушал и захохотал.
— Полно, Никишка! Один сказал — из Орды едем, другой — из Литвы, что из того? Купец не соврать не может. Обо мне расспрашивали, говоришь. Тоже дело купецкое. Князю можно продать такой товар, какой другим не по карману. Померещились тебе, кузнец, лихие люди.
Но Никишка стоял на своем:
— Пошли, Владимир Андреевич, воинов. Надобно гостей моих пощупать.
— Да зачем?
— Рыжие они! Оба рыжие!
— Ты, Никишка, никак сдурел?
Но парень упрямо тряс головой, твердил:
— Старик древний, ему давно пора седым быть, а он из красна рыж. Неспроста это.
— Ну вот что, — Владимир Андреевич говорил уже без смеха, — иди, Никишка, домой, гляди за гостями в оба. Коли что новое заметишь, приди ко мне, а рыжих хватать, это что ж будет. На себя посмотри, ты и сам рыжеватый.
Никишка насупился, небрежно поклонясь, вышел. Владимир Андреевич только было снова хотел приняться за Иосифа Флавия, как ему на плечо прыгнула ручная белка.
— А, Васька, ты чего делаешь, рыжий разбойник?
Васька залез в карман, знал, что там для него орехи припасены. Оттуда послышалось хрупанье.
— Ишь ты, в кармане — как дома. Орехи грызет.
Васька выпрыгнул. В зубах орех. Владимир только свистнул ему вслед, когда он стрелой взлетел по резному столбику под потолок горницы.
— Берегись, Васька, — смеялся Владимир Андреевич, — попадешься Никишке на глаза, возьмет под стражу: ты тоже рыжий.
Опять вошел дворецкий:
— Володимир Андреевич, там купец пришел, бочонок вина принес, вино сурожское. Может, отведаешь? Да ты, княже, не гневись…
— Как не гневиться! Ты, видно, сам к бочонку приложился, вот спьяна ко мне и лезешь. Доброе вино — бери, худое — купца в шею.
— Я, княже, порядок знаю, да, вишь, пристал купец. Говорит: «Пусть сам князь вина отведает, а понравится — целую бочку доставлю».
— Вот прихоть! Да что за купец такой?
— Кто его знает. Приезжий. Рыжий…
Владимир Андреевич насторожился.
— Пусть купец войдет.
Не будь разговора с Никишкой, Владимиру Андреевичу и в голову не пришло бы вглядываться в лицо купца, а сейчас глядел, зорко глядел.
— Князь Володимир Андреевич, здрав будь! — приветствовал купец князя, отвешивая неторопливо, истово глубокий поклон.
Князь ответил не сразу и говорил медленно, с остановкой.
— И ты будь здрав… Иван… Васильевич.
Купец вздрогнул, рукой прикрыл грудь, начал пятиться к двери.
— Стой! — железной хваткой Владимир схватил его за руки. — Стой, боярин Вельяминов!
Купец бессильно уронил голову. Запустив всю пятерню в рыжие волосы, князь рванул голову Ивана кверху, яростным взглядом заглянул ему в лицо.
— Выкрасился! Почто?
Иван молчал. Зацепив пальцем ворот его рубахи, Владимир Андреевич рванул, в стороны брызнули пуговицы.
— Так я и знал, что на груди у тебя сокровище. Рукой ты его прикрыл, себя выдал.
Сорвал кожаный мешочек, висевший на шнуре, раскрыл его.
— Коренья? Что за коренья? Что за зелье такое?
Иван молчал.
— Пытки отведать хочешь?
Иван молчал.
— Поберегись, боярин Вельяминов!
— Поздно мне беречься, — Иван, свирепо ощерясь, захрипел: — Не боюсь твоей пытки, а сказать скажу: все равно попался. Отраву вез я на Русь. Тебя, князь, отравить, и братца твоего Дмитрия, чтоб ему и на том и на этом свете… и Боброка, и дядюшку Тимофея, чтоб ему окольничество поперек глотки костью встало, а при удаче и Мишку Бренка, и Свибла, и Федьку Кошку попотчевать велено.
— Кто велел?
Не ждал Вельяминов спокойного вопроса, спокойного голоса от Владимира Андреевича, обмякнул, ответил тихо:
— Мамай велел.
— В бочонке отрава?
— Отрава.
— Значит, хотел наверняка бить, хотел, чтоб я сей час твоего сурожского винца испил?
— Хотел.
— А знаешь, почему ты во всем признаешься? След заметаешь! От товарища отводишь. Кто у тебя в товарищах?
— Никого нет! Никого!
— Сразу и голос другой стал, а то шепчет, аки помирает. Ты в Серпухове где на постой встал? На горе у кузнеца Никишки? Так?
Ивана оглушило: «Все знает!»
А Владимир продолжал наседать:
— Отвечай, пес, отвечай! Что за рыжий старик с тобой приехал?
— Не рыжий он, седой. Нас в Орде хной [290] выкрасили.
— Имя его скажи, все равно сейчас пошлю его взять, узнаю.
— Узнаешь, княже, старик тебе ведом.
— Имя!
Иван обеими руками закрыл лицо, молчал окаменело, потом вздрогнул всем телом, уронил руки, прошептал:
— Зовут его Некомат–Сурожанин.
18. ПО ЗАКОНУ ЛИХИХ ВРЕМЕН
290
Хна — краска растительного происхождения.
Звякнув цепью, Иван Вельяминов шевельнулся в телеге, взглянул вокруг и еще ниже опустил голову.
Горько и тошно видеть на Красном крыльце кремлевских палат врага и супостата — князя Дмитрия да дядюшку Тимофея, который, не глядя на обиду рода Вельяминовых, Москве верен остался. Окольничий! Чин свой он заслужил! Вон и здесь, на крыльце, около князя стоит. Но тошнее всего смотреть на дородного, с такой же черной, как у князя, бородой, боярина Михайлу Бренка. Мишка еще щенком был, когда князь его впервые боярином назвал, чтоб Вельяминовых обидеть. Обиды той Иван не забыл до сих пор.