Зори над Русью
Шрифт:
Незаметно, будто за делом, спустилась в подклеть, прошла мимо чулана, где Бориско был заперт, осталась разведкой довольна: дверь заперта простым деревянным засовом, замка нет, а стражу Прокоп снял. Из подклети старуха вышла на двор, обошла хоромы кругом и, выждав, когда никого не было, кряхтя потащила небольшую лесенку, стоявшую у сарая, бросила ее в траву в заулок и тут только вздохнула свободно.
«Дивного нет, что меня никто не видал, — рассуждала она, пробираясь сторонкой в светелку княжны, — Прокоп эвон холопов в поход собирает».
Тиун и в самом деле был занят. Стоял он в открытых дверях сарая, вокруг теснились холопы, которым он выдавал оружие и доспехи. Кое–кто из молодых, отходя с мечом, рогатиной иль топором в руках, весело скалился: «Довольно гнуть спину на князя, ныне погуляем!» Однако таких было мало, остальные отходили хмурясь. Драться, а может, и помирать за Дмитрия Суздальского охоты не было.
Прокоп видел это и только головой качал, и, конечно, ему было не до старухи няньки, проковылявшей мимо.
Пропели первые сонные петухи, когда Патрикеевна поднялась с постели. Прислушалась. Княжна дышит ровно — спит. Как была босиком, старуха прошла через горницу, постояла перед дверью, боясь открыть, скрипнуть. Толкнула ее сразу и, не закрывая дверь за собой, ощупью пошла по темному переходу, спустилась по лестнице и опять остановилась перед второй дверью, ведущей в подклеть. Прислонясь к косяку, перевела наконец дыхание; вошла внутрь, нащупала засов на Борискиной двери, с трудом отодвинула его.
Взвизгнув ржавыми петлями, дверь тяжело открылась. Патрикеевна вошла внутрь.
Чуть светится узкое окошко. Из угла хриплый голос:
— Кто тут?
Шагнула вперед, опрокинула кувшин с водой, замочила ноги.
— Бориско!
Сразу же из угла послышался шелест соломы: значит, вскочил на ноги.
— Неужто ты, Патрикеевна?
— Тише, касатик, тише!
Парень сразу смолк. Старуха, вытянув вперед руки, осторожно пошла к нему в угол, тронув концами пальцев рубаху у него на груди, остановилась.
— Бориско, беги! Ловить не будут, не до тебя нынче. Беги сей час, завтра поздно, завтра меня здесь не будет.
Не слыша ответа, Патрикеевна спросила:
— Аль оробел? Аль тут в подклети сидеть слаще?
— Нет! Нет! — торопливо зашептал он. — Ты иди, чтоб тебя кто вместе со мной не увидел; а то за такое дело князь твоей старой головы не пощадит.
— Ах, касатик, ах, жалостливый, — вздохнула старуха, послушно поворачивая к двери.
Ушла. Парень дождался, когда за Патрикеевной, тихо скрипнув, закрылась наверху дверь, и вышел наружу. Выбраться из хором было легко, но на дворе парень сразу понял, что уйти из подклети — это еще полдела. У ворот горел яркий костер, толпились и шумели явно хмельные холопы.
Прижавшись к стене, Бориско стал обходить хоромы вокруг, чтобы уйти подальше от света; за углом, в темноте, остановился.
До заулка парень не дошел и лестницы, притащенной Патрикеевной, не видал. А в этот час наверху в светлице, ворочаясь с боку на бок, старуха тяжко вздыхала:
— Дура я, старая дура. Забыла парню про лестницу сказать.
Бориско стоял затаясь, а сам все глядел и глядел на тын. Вбитые в землю бревна с заостренными наверху концами были высоки. Разбежаться, допрыгнуть, ухватиться за верх тына, как сперва предполагал, нечего было и пытаться.
«Чего ждать от старухи, — с горечью думал Бориско, — отвалила засов и думает — выручила. И я–то, дурень, послушался ее!»
Парень и стеречься перестал, а потому не заметил подошедшего, и лишь когда сильная рука легла ему на плечо, Бориско вздрогнул, рванулся, но не вырвался из цепких пальцев холопа. Взглянув на него, парень понял: незнакомый.
А тот его сразу признал:
— Никак, Бориско? И ты, брат, в поход идешь?
Парень стоял, опустив голову: кинуться, ударить, сбить с ног! Но человек, остановивший его, был в кольчуге и шлеме, а в руке держал топор, на такого с голыми руками не полезешь.
Холоп, чуть прищурясь, смотрел на парня.
— Так! Так! Понятно. Доспех нам сегодня днем выдали, а ты безоружен… Значит… — холоп помолчал. — Значит, в поход тебя Прокоп и не думал брать.
Вдруг, приблизив свое лицо к лицу парня, холоп зашептал чуть слышно:
— Ты, видно, под шумок удрать задумал?
— Нет! Что ты! — также шепотом ответил Бориско.
— Ты мне, парень, не ври. Я тя насквозь вижу! — проследив за взглядом Бориски, брошенным на тын, он сказал: — Понял я твои замыслы, парень, пойдем...
Бориско чувствовал — железные пальцы холопа еще крепче сдавили плечо, сопротивляться не стал, Холоп толкнул его в сторону от ворот, провел десяток шагов и круто повернул к тыну. Здесь, отпустив парня, он повернулся лицом к бревнам, согнул спину:
— Полезай!
Бориско опешил. Боялся поверить, пока холоп яростным шепотом не выругался.
С плеч холопа парень легко достал до заостренных вершин бревен, подтянулся на руках и, так и не успев сказать спасибо, перевалился через верх тына и спрыгнул в крапиву.
Холоп, подставивший свое плечо парню, не заметил, что из–за угла на него смотрела пара глаз. Патрикеевна все же не улежала, вышла на двор исправить свой промах, но помощь пришла к Бориске раньше. Ни старуха, ни парень так и не узнали, что за человек решился рискнуть своей головой, помогая парню. А был это один из тех холопов, кто сегодня, получая из рук Прокопа боевой топор, не откликнулись на веселые прибаутки тиуна и хмуро отошли прочь, сжимая в руке дубовое топорище.
Бориско бежал задыхаясь, но не остановился, не перевел дух. Лишь в деревне у своей избы он немного отдышался. Постучал. За дверью встревоженный голос отца:
— Кто там?
— Тише, батюшка, сбежал я!
Отец долго не мог совладать с засовом — руки тряслись. Открыл. Навстречу кинулась простоволосая плачущая мать:
— Бориско, родимый!
Обнимая старуху, парень сказал:
— Уходить надо не мешкая, пока не хватились меня.
Отец спросил тревожно:
— Ты без душегубства сбежал?
— Что ты, батюшка! Меня Патрикеевна выпустила.
Парень устало опустился на лавку. Рядом примостилась мать, припала к плечу сына, всхлипывала.