Зори над Русью
Шрифт:
— Давай! Давай! Разом!
Раскачав бревно , били им с маху в тын .
— Еще! Еще разок!
Проломы пробили скоро. Народ полез во двор. Там цепью стояли воины, щит к щиту, выставив вперед щетину копий.
Люди поостыли: на копья грудью не попрешь.
Огляделись.
На дворе позади воинов на коне князь Борис. Глаза прищурены, зубы сжаты, сам бледный, только на скулах красные пятна. Выше на крыльце пестрота ордынских халатов: в руках у татар луки с вложенными стрелами. Орут ордынцы не хуже наших.
Неподалеку от Фомы все тот же купец продрался сквозь толпу, выскочил вперед, посохом ударил по концам копий. Сверху что–то гортанно крикнул посол. Свистнуло несколько татарских стрел. Купец упал навзничь.
Народ отхлынул.
— А! Так вы стрелами!
Снаружи затрещали плетни. Над головами замелькали колья: люди вооружались чем попало.
Но до драки не дошло: сквозь толпу на князя шел Сергий.
Татары снова натянули луки. Борис завертел шеей, точно его что душило. Игумен бесстрашно шагнул на пустое пространство, пошел по истоптанному снегу прямо на копья.
Копья опустились.
Игумен властно взял княжьего коня под уздцы.
— Смирись, княже! Московские да суздальские полки на тебя идут. Боюсь, дойти не поспеют, бо люди нижегородские раньше того тебя разнесут вместе с татарами твоими.
Князь вдруг шмыгнул носом.
— Обидно, отче!
Голос Сергия потеплел.
— А ты все–таки смирись. Худой мир лучше доброй ссоры…
Но тут подбежал ханский посол, дернул игумена за рукав.
— Что, поп, князю советуешь! Ай, не хорош! Стар, а разум нет. Байрам– ходжа–хан князю ярлык давал, ты отнял! Рассердишь хана, орду пришлет. Ты, поп, о двух, головах? Ай?
Сергий ответил мурзе раздельно:
— И у тебя, татарин, только одна голова. Купца подстрелил, вон унесли его, жив ли, нет ли будет? Пошлет царь орду аль нет — тоже бабушка надвое сказала, а тебя тем временем наверняка разорвут. Погляди!
Посол воровато, быстро поглядел на рычащую толпу. Лицо его посерело. Понял: разорвут.
— Ай, рус! Ай, разбойник! Не хорош! И ты, поп, не хорош: стар, а дерзок.
— Я еще не больно стар, — Сергий на мгновение замолчал, колебался, сказать ли, не стерпел, сказал: — И пока не больно дерзок.
Фома орал вместе со всеми. Был он в первых рядах, напиравших на княжий полк. Стража, не смея пороть людей, понемногу поднимала копья. Фомка все норовил быть поближе к Сергию, особенно когда посол подбежал к нему.
— Жми, робята! Отца Сергия забижают!
Толпа надвинулась вплотную, прорвала цепь воинов. Фома воли рукам не давал, но будто невзначай что было силы наступил послу на ногу.
Мурза ойкнул. Стоя на одной ноге, схватился руками за ступню другой. Глаза у него на лоб вылезли.
Кругом захохотали. Фома стоял тут же, улыбался ласково.
— Ай, рус! Ай, вор! У меня в сапог мокро: раздавил в кровь!
— Ты што натворил, бродяга! — князь замахнулся на Фому плетью.
— А я по кобыле не попал, ин хошь по оглоблям.
— Что–о–о?..
Татарин тем временем проморгался, и по озорной роже, по черной бороде узнал ордынского колдуна. Вцепился в Фому:
— Раб!
Борис тоже узнал.
— Беглый мой! — с седла схватил Фому за шиворот, но тут кто–то кольнул княжьего коня шильцем. Конь захрапел, встал на дыбы. Борис грянулся о земь.
Фома наотмашь ударил по острой скуле посла и был таков. Воины бросились на нижегородцев, те встретили их дрекольем, началась свалка.
Князь поднялся, держась за разбитый затылок, закричал на людей, которых воины успели пооттеснить:
— Ладно, нижегородские псы! Это я вам попомню! В самом деле, пойду с братом мириться, домой в Городец уйду, а доведется, возьму град на щит. Лежать ему пусту! Ждите!.. Посол, вставай, чего в сугробе лежишь.
Мурза сел, сплюнул кровью, медленно повернув голову, посмотрел на князя. Тот опять повторил:
— Вставай… Ты, посол, не кручинься, Фомку этого мы изловим.
Мурза опять плюнул.
— Шайтана ловить? Лови сам! — ухватясь за щеку, хромая, побрел к терему.
Сергий все еще стоял неподвижно, и было непонятно, уж не смеется ли он вместе с народом.
Князь заговорил еще громче, злее:
— Ты, святой отец, людей на мятеж натравил. Ладно! Меня не купишь на кукиш! Да я… Да я… Сейчас…
— Что сейчас, княже? — Сергий говорил спокойно, даже немного устало. Борис хотел выкрикнуть: «Татар позову!» Но не сказалось, язык не повернулся такое вымолвить под пристальным взглядом Сергия. Отвернулся, посмотрел вслед послу, который, поддерживаемый нукерами, медленно поднимался на крыльцо, и… полегчало на душе у князя, лукаво мигнул Сергию:
— Ублаготворил Фомка посла. Истинно шайтан, бес!
Сергий улыбнулся.
— Нечистой силы я пока что в нем не видел, но кулак у детинушки — как заговоренный.
— Откуда он только взялся?
— Фомка–то? Он ныне Московского князя оружейник.
Борис потух: и тут Москва. Даже кулак Фомки беспутного московским кулаком оказался. Уже деловито он сказал Сергию:
— Вот что, отче, видать, плетью обуха не перешибешь, сей же час еду брату моему Дмитрию Костянтиновичу челом бить. Будь по–твоему. — Князь шагнул к крыльцу и, оглянувшись на Сергия, опять мигнул. — Татары–то не стреляют. Небось опасаются, — покосился на все еще гудевший народ: — В таких мужиков стрельни — без головы останешься.
Не отвечая князю, Сергий пристально вглядывался в лица людей. Спрашивал себя: «Почему так легко поднялись эти люди? Потому ли, что на самом деле никому не страшен князь Борис с послом одного из многих царей ордынских да с горсткой татарских воинов? А если окрепнет Орда? Притихнут? Или все эти люди, рожденные рабами ордынскими, хранят в глубинах своих темных, забитых душ неистребимую мечту о воле? Так ли это?»
Так!
Воистину не покорился и никогда, никому не покорится сто лет тому назад покоренный русский народ!