Зорькина песня
Шрифт:
Девчонки сначала опешили, потом недовольно заворчали. Дорожная жизнь и так не баловала развлечениями.
— Какое ещё собрание?!
— А что, мальчишки тоже придут?
— Степан Фёдорович придёт, — сказала Наташа.
При последних словах Наташи Нинку точно подбросило на месте. Она быстро вскарабкалась на нары и уселась рядом с Зорькой, свесив ноги в рваных парусиновых тапочках. Острое личико её побледнело.
— Зоренька, — прошептала она встревоженно, — это про меня собрание.
— Про тебя? — удивилась Зорька. — Откуда ты
— Чую.
В открытые двери теплушки, тяжело дыша, влезла Вера Ивановна. Одёрнула халат, поправила очки и приветливо улыбнулась. Вслед за нею рывком внёс своё сильное, сухое тело Кузьмин Степан Фёдорович. Старший воспитатель.
— Степан Фёдорович! Верванна! — произнесла Наташа тонким голубым голоском. — Здравствуйте!
Она смотрела на старшего воспитателя с таким безграничным уважением, что Кузьмин невольно смутился.
— Здравствуй, здравствуй, Наташенька. — Он ласково потрепал старосту по щеке, затем окинул начальственным взглядом вагон и приложил выпрямленную ладонь к фуражке. — Здравствуйте, дети!
— Здрав-ствуй-те!
Девочки рассаживались по краям нар, поджав под себя ноги, как куры на шестке. Зорька устроилась так, чтобы Дашу из-за её спины не было видно.
— Все здоровы? — гремел Кузьмин своим грубоватым решительным басом.
— Все! Все!
— Жрать здоровы, как коровы! — выкрикнула, дурачась, Галка. Воспитательница покачала головой. Галка, сделала глуповатое лицо.
— А чего? Я и говорю: все здоровы, как коровы!
Маря суетливо вытащила из-под нар два чемодана, поставила их один на другой, обмахнула пыль фартуком.
— Сидайте, будь ласка, — сказала она приветливо, словно принимала гостей у себя дома.
Кузьмин опустился на чемоданы всей тяжестью, расставив ноги в блестящих крагах, и принялся набивать трубку табаком. На свежей гимнастёрке его сверкали, как ордена, значки «ГТО» и «БГТО».
Вера Ивановна зябко поёжилась, прислонилась плечом к печке и спрятала руки в карманы халата.
— Ну-с, так что же у нас с вами произошло? — спросил Кузьмин, набивая трубку табаком.
Наташа вышла на середину. Поправила волосы. Откашлялась.
— Сегодня мы должны обсудить неморальные дела, — сказала она и вопросительно посмотрела на Кузьмина. Старший воспитатель важно кивнул. — Неморальные дела, — повторила Наташа и в упор взглянула на Нинку чистыми правдивыми глазами. — Лапочка… — Она запнулась, но тут же поправилась: — Лапина Нина, мы, вся наша группа, требуем, чтобы ты честно рассказала нам, как ты променяла казённое платье на лепёшки?
— Это когда же? — удивилась Маря.
Вера Ивановна вздрогнула. Было видно, что для неё это такая же новость, как и для Мари.
В вагоне воцарилось молчание. Девчонки смотрели не на Нину, а на Зорьку. Зорька невольно
— Трепло, — выдохнула она сквозь плотно сжатые губы.
Наташа с минуту смотрела на подругу пристально, не мигая, затем перевела взгляд на Кузьмина и улыбнулась ему ясной, открытой улыбкой.
— Лапина, — нетерпеливо сказал Кузьмин, барабаня пальцами по набалдашнику палки, — мы ждём.
Нинка покорно слезла на пол.
— Ну-с, почему ты, собственно говоря, молчишь? — спросил Кузьмин, разглядывая Нину сквозь табачный дым, точно в микроскоп, прищуренными глазами.
— Я… я не знаю… что говорить, — растерянно пролепетала Нинка.
Зорька почувствовала, как тревожно и часто забилось сердце. Неужели Нинка проболтается? Неужели скажет?
Вера Ивановна положила руку на плечо Нине. Наклонилась к ней:
— Ниночка, ты живёшь в коллективе и поэтому должна отвечать за свои поступки, ты понимаешь меня? Это… правда?
Нина опустила голову, шмыгнула носом. По щекам, нагоняя друг друга, покатились слёзы.
— Правда, — прошептала она.
— Ну, зачем… зачем ты это сделала?!
— Есть хотела, — прошептала Нина ещё тише.
Кузьмин стукнул палкой по полу так, что подпрыгнула кружка, прикованная к титану длинной ржавой цепью.
— Есть хотела? А я не хочу? А вот они не хотят? Сегодня ты есть захотела, а завтра… — Он помолчал и добавил с внезапной горечью: — Идёт война. Тяжёлая война! Люди отдают последнее фронту. А вы, вместо того чтобы, собственно говоря, сознательно и дисциплинированно ехать в глубокий тыл, воруете казённые вещи? Стыдно? Да, стыдно! Я прямо скажу — позор!
— Мы все должны осудить Нину Лапину за её неморальные дела! — крикнула Наташа, розовея от сознания собственной непогрешимости.
— Нина, как же ты могла? Это же казённые вещи! — быстро и нервно произнесла Вера Ивановна. — Ты…
Но Кузьмин перебил её.
— Да, уважаемая товарищ Соколова, это ваша недоработка. Продолжай, Наташа.
— За систематическое воровство казенных вещей, за то, что думает только о себе! Нина, ты должна перед всеми признать свою вину.
— Давай, Нинка, не тяни, признавайся! — отчаянно крикнула Галка.
— Верно, — поддержала её Анка, — чего уж там…
— От же наказание господне… — громким шёпотом проговорила Маря.
Нина прошептала что-то непослушными губами.
— Что? Не слышу. — Кузьмин посмотрел на часы и встал, нависая над Ниной. — Говори яснее. Стыдно? Твои подруги не ели эти грязные лепёшки, и они честно могут смотреть в глаза всем. Да! Всем!
— Я… Я тоже ела…
Даша старалась говорить спокойно, но голос её рвался от слабости. Обеими руками она упёрлась в края настила, чтобы не упасть. Худая, с тонким, почти прозрачным лицом и поэтому казавшаяся особенно беззащитной. Даша смотрела на Кузьмина расширенными глазами и твердила, как в бреду: