Зорро
Шрифт:
– Ставок?! Ой, я сейчас помру!.. – взвизгнул тот же голос, и вслед за этим к ногам дона Росендо с глухим стуком упал увесистый кожаный мешочек. – Это все, что у меня есть при себе, – продолжал насмешник, – два самородка по двенадцать и восемнадцать унций, и на двадцать одну унцию золотого песку. Надеюсь, такое пари вас устроит, сеньор? А когда соверен будет мой, я украшу им узду самого упрямого из своих мулов!
– А как же выпивка?! – загалдели со всех сторон. – Надо поделить его на всех, а на всех делится только виски в бутылке и ром в бочонке!
И тут же вслед за этими криками весь пол перед доном Росендо оказался буквально усыпан морщинистыми кожаными мешочками, золотыми цепочками и монетами, завязанными в оторванные концы шейных платков. Кто-то, быть может, воспользовался этой суматохой и не бросил в общую кучу своего залога, но в предвкушении веселой выпивки за счет забавного чужака никто и не подумал считаться с такими мелочами.
– Ставки сделаны? – спросил дон Росендо, когда последняя брошенная монета описала круг и с тупым звуком стукнулась об острый носок его сапога.
– А если случится так, что юнец проиграет? – раздался чей-то ленивый голос. – Кому тогда достанется вся эта груда?
Толпа глухо зароптала в ответ на такое предположение, а потом кто-то негромко буркнул:
– Если это чудо случится, я готов отдать свое золото нашему шерифу!
– Я тоже готов!.. И я!.. И я!.. – подхватили со всех сторон восторженные, к тому же несколько взвинченные жарой и алкоголем голоса.
После этого гул почти мгновенно затих, и все взгляды вновь устремились на шары, на глаз рассчитывая траектории тех двух, которые должны были завершить и без того безнадежную для шерифа партию. Но юнец, как назло, медлил: натирал мелом кий, спокойно прохаживался вдоль бортов, а когда из публики стали раздаваться нетерпеливые советы, вдруг резко склонился над самым неудобным шаром и сильным щелчком послал его в направлении самой отдаленной лузы.
– Карамболь!.. – мгновенно воскликнули несколько голосов.
Но шар, пометавшись в углу, вновь выкатился на середину поля, и те, кто ставил на «два удара», в тот же миг потеряли свои ставки. А так как таких было большинство, то в публике тут же возникло некое замешательство: кто-то ставил уже на три, кто-то на четыре удара, но таких игроков оказалось немного, – все ждали победного шара и потому как-то не придали значения тому, что шериф четыре раза подряд заставил трепетать рваные сетки бильярдных луз. Теперь на его полочке лежали уже целых пять шаров, и преимущество юнца было сведено к минимуму. Впрочем, и на поле осталось всего пять шаров, которые после каждого удара составляли столь неудобные комбинации, что ни один язык не повернулся бы сказать, что юнец и дон Росендо рассчитали победный шар по взаимному сговору. Тем более что любое уклонение от заявленного числа – «тринадцать» – отправляло соверен дона Росендо на стойку Мигеля Карреры, а его самого делало посмешищем всего заведения.
Пока в публике приглушенными голосами обсуждали эти забавные перспективы, шериф сравнял счет, сделав исход партии и вовсе не предсказуемым. Теперь у юнца оставалось всего пять ударов, и уложить ими два победных шара мог либо большой мастер, либо сама госпожа удача, так как бильярд не карты и никакой мошенник не в состоянии сделать себе подставку на глазах у полусотни зрителей. Теперь никто из них уже не шептал и не гудел; над столом висела такая тишина, что дон Росендо отчетливо различал мягкое шорканье мела по кожаному пятачку на конце кия и щелканье шерифовых зубов, нервно обкусывающих свисающий кончик уса.
Удар!.. Юнец промахнулся, и откатившийся шар встал как раз против средней лузы. Она словно манила его к себе, и шерифу оставалось лишь слегка коснуться бойком костяного бока, чтобы сетка под лузой дрогнула и набрякла подобно рыбацкому сачку, подставленному под упругое тело форели. Теперь на поле оставалось всего три шара, и после каждого удара они составляли весьма далекие от удачного завершения партии комбинации. Удары и промахи сопровождались теперь трепетными вздохами полусотни легких и согласным счетом полусотни губ, пересохших от волнения и жажды.
– Четыре!.. Три!.. Два!.. – густо выдыхала толпа, напирая на игроков и чуть ли не наваливаясь на их согнутые плечи небритыми подбородками.
В толчее кто-то вонзил свой острый локоть между лопаток дона Росендо и так перегнул молодого сеньора в талии, что его лицо оказалось на уровне борта, а глаза вдруг совершенно по-новому увидели расположение трех оставшихся шаров. Юный противник шерифа находился по другую сторону бильярдного стола и, присев на корточки, примеривался к удару, который должен был решить судьбу несчастного соверена. Юнец был невысок, и во все время игры дон Росендо так и не смог как следует разглядеть его лицо, прикрытое широкими полями сомбреро. Но тут их взгляды вдруг встретились, и если бы не лихо подкрученные усы и слегка подмалеванные брови, дон Росендо мог бы поклясться, что сделал ставку на собственную сестру. В следующий миг юное лицо дрогнуло от озорной улыбки, ус на губе опасно затрепетал, и юнец так прижал его указательным пальцем, что у дона Росендо исчезли пот следние сомнения: перед ним была Касильда, и она подавала ему знак молчать.
«Если знак заметят и Касильда к тому же одним ударом уложит в лузы два шара, нам несдобровать!» – молнией мелькнуло в голове дона Росендо. И вдруг он ясно увидел, что расположение шаров таково, что если выбрать верный угол удара и стукнуть не слишком сильно, то после двух касаний и ударов о борта все три шара лягут в предназначенные для них лузы. А Касильда была мастером, и когда она высмотрела точный шар, все вдруг каким-то чутьем поняли, что партия завершится именно тринадцатым ударом.
Но каким! Кий метнулся, как гремучая змея, после чего шары на поле стали раскатываться в разные стороны так, словно каждый из них вдруг сделался живым организмом, самостоятельно находящим свой путь в сетку бильярдной лузы.
– Раз!.. – согласно выдохнула толпа, когда первый шар провалился в боковую ямку.
– Два! – торжествующе произнес дон Росендо, когда угловая сетка дрогнула и вытянулась под тяжестью второго шара.
Но на этом представление не окончилось. Третий и единственный шар все еще катался по вытертому зеленому сукну, тыкаясь в борта подобно слепому щенку, отыскивающему материнский сосок. Впрочем, его путь в лузу скорее напоминал скатывание муравья на дно песчаной воронки, вырытой на его пути муравьиным львом. Публика замерла, словно завороженная неким магическим зрелищем, и все взгляды устремились на шар с такой силой, что если бы даже кий не прикоснулся к нему, он бы все равно упал в лузу под действием этой силы. И шар упал, оставив бильярдный стол чистым и пустым, как горное плато, вылизанное ветром. Сетка под лузой дрогнула, но никто даже не шелохнулся, чтобы вынуть шар и положить его на полку. Над столом повисла тишина, какая бывает в предгрозовом воздухе за миг до первого удара грома. И гром грянул!
– Они сговорились! – раздался вдруг чей-то негромкий, нарочито спокойный голос.
– Это не покер, Алонсо, – возразил кто-то, – здесь не сблефуешь!
– Они сговорились, – с твердой уверенностью повторил невидимый Алонсо.
И это мнение возобладало; в толпе стал нарастать угрожающий гул, и когда дон Росендо поднял голову, ему в лоб уперлись полсотни враждебных взглядов. Кто-то попытался призвать шерифа, дабы тот предупредил самосуд, но его тут же заткнули, вполне авторитетно возразив, что такое дело трудно будет подвести под статью закона, а потому надо покончить с мошенниками на месте. Обыгранный шериф не стал вмешиваться в этот спор, тем самым не только приняв сторону большинства, но и заранее отдав дона Росендо и Касильду на публичную расправу. Формы предлагались разные: кто-то требовал выволочь мошенников на улицу и побить камнями, кто-то визжал, что их надо вздернуть, а один злобный голос яростно настаивал на том, чтобы привязать их к лошадиным хвостам и отдать на растерзание дорожным камням и кактусам, в изобилии покрывавшим бугристые обочины.