Зов сердца
Шрифт:
Губернатору в Луизиане не отказывают, так же как королю во Франции. Сирен выразила свое удовольствие, и ее торжественно препроводили в зал на место впереди ряда танцоров, выстроившихся для менуэта.
Заиграла музыка. Они двигались под ее величественный ритм. Губернатор похвалил легкость, с которой она танцевала. Сирен поблагодарила его за любезность, придавая ей мало значения. Однако его следующая фраза была неожиданной:
— Вы любите спектакли?
— Спектакли, Ваше Превосходительство?
Он улыбнулся.
— Здесь это непривычно,
— Их просто не существует.
— Вот именно. Но я говорю о любительских спектаклях. Вам нравится играть?
Даже не знаю, — ответила она, — я не пробовала с тех пор, как училась в монастыре.
— Мать-настоятельница позволяла подобные развлечения?
— Она была светской женщиной, и в любом случае мы, девочки, забавлялись сами под открытым небом.
— Самые первые театры были под открытым небом. А наш расположен в помещении, но мы были бы счастливы, если бы вы взялись за роль. Нам нужны свежие лица.
— Вы очень добры, — пробормотала она. Все развивалось слишком стремительно. Она не могла удержаться, чтобы не подумать, как бы ее приняли в губернаторском окружении, будь она в своей старой одежде и без поддержки такого человека как Рене, с ореолом придворного блеска. И еще она подумала, узнал бы ее кто-нибудь из этих людей, собравшихся в зале, завтра на улице, если бы ей пришлось бежать и вернуться, на лодку. Цинизм — непривлекательная черта, но все же иногда без него трудно обойтись.
— Ну и потом, конечно, — продолжал губернатор, — наш бал-маскарад. Мы с мадам Водрей будем глубоко разочарованы, если вы не придете.
— Это звучит заманчиво, но боюсь, что я… завишу от месье Лемонье, я не знаю, каковы в данном случае его желания.
— Да? Тогда мне придется сообщить ему о моих. Если он отнесется ко мне со вниманием, вы непременно будете присутствовать на балу, уверяю вас.
Менуэт закончился. Вскоре после этого Рене пришел за Сирен. Он был исключительно любезен, прощаясь с хозяином и хозяйкой, но держал ее руку несколько крепче, чем нужно, а его голос, когда он заговаривал с ней, был подчеркнуто ровным и вежливым. Когда они проходили между светильниками у парадного входа, она внимательно вгляделась в него. Ладно. Если он недоволен, то и она раздражена не меньше. Пусть что-нибудь скажет, пусть только попробует сделать ей выговор. Он об этом пожалеет. В самом деле пожалеет.
Глава 14
Служанка дожидалась их. Она впустила их в дом, приняла у Рене треуголку и трость, а у Сирен — шаль, которую она накидывала себе на плечи. Она прошла вместе с ними в спальню, убрала вещи в большой шкаф и обернулась, ожидая распоряжений.
— Больше ничего не нужно, Марта, — сказал Рене.
Женщина сделала неуклюжий книксен и ушла. Через некоторое время послышались ее шаги на задней лестнице в кладовку, потом глухой стук двери в ее маленькой комнатке внизу рядом с кухней.
Сирен, держась за столбик, сняла туфельки и сказала чуть резковато:
—
— Не нужна.
— Да? Из этого наряда не так просто выбраться.
— Я знаю. Помогать тебе — моя привилегия.
Его слова были слишком вкрадчивы и наводили на размышления. Она взглянула на него с подозрением.
— Я не говорила, что не смогу раздеться сама, только теперь это будет сложнее.
— Я и не помышлял о том, чтобы позволить тебе делать это самой. — Он скинул с плеч камзол и бросил его на кресло. Когда он начал отстегивать бриллиант от своего галстука, во взгляде его серых глаз читалось предвкушение и целеустремленность.
— Тебе вовсе незачем беспокоиться. — Она отвернулась от него, взметнув колоколом юбки, и безуспешно попыталась справиться с бантами, которые украшали ее корсаж, закрывая застежку.
— Никакого беспокойства, скорее удовольствие. Однажды он уже пригрозил сыграть роль ее горничной. Похоже, он собирался эту угрозу исполнить.
— Странно, что ты только сейчас решился взять на себя эту обязанность, — сказала она.
Его голос приблизился к ней:
— Мой халат, как бы очаровательно он на тебе ни выглядел, не служил для этого особым предлогом.
— Как бы то ни было, я справлюсь сама.
В ней вспыхнула тревога. Еще чуть-чуть, и она посмотрит ему в лицо, словно зверек, который чует опасность. Но она не доставит ему такого удовольствия. Вместо этого она отошла, изо всех сил стараясь, чтобы это движение не выглядело нарочитым.
Корсаж наконец поддался ее усилиям, она отцепила ленты, положила их на стол и уселась в маленькое кресло, стоявшее рядом. Приподняв юбки, она взялась за подвязки на чулках и, старательно уводя разговор в сторону, небрежно продолжала:
— А как вечер? Ты доволен?
— Все прошло, как и ожидалось. Разумеется, я был рад успеху моей новой любовницы.
Он остановился перед ней, потом опустился на одно колено, вынул из ее рук маленькую вышитую ленту, развязал ее и отложил в сторону, потом медленно стянул шелковый чулок.
Прикосновение его пальцев к чувствительному сгибу под коленом, их скользящее движение сквозь шелк вдоль ноги волновало. А еще больше тревожила его спокойная уверенность в своем праве на такую услугу и привычная легкость, с которой он проделывал это.
— Я… мне скорее показалось, что ты недоволен оказанным мне вниманием, — сказала она. Когда он отбросил в сторону один чулок и взялся за другой, она поспешно поймала и удержала его руку.
Рене поднес ее руку к губам и поцеловал гладкую кожу на тыльной стороне. Благоухание дамасских роз, согретое теплом ее кожи, смешавшееся с нежным ароматом ее тела, окружило его, доставив неизмеримое удовольствие. Она пользовалась его духами. Этот подарок был проявлением чистой сентиментальности, символом еще одной минуты невыносимого желания. Он был дураком, но в эту минуту — дураком беспечным, довольным.