Зов Времени
Шрифт:
Отец умел быть на виду. Этому способствовали его общительный характер и его музыкальные способности. Он виртуозно играл на восточном инструменте тари, который широко распространен в Азербайджане. Для Грузии тари большая редкость. Помню, Телавский драматический театр, один из старейших в республике, решил поставить модную тогда оперетту азербайджанского композитора Гаджибекова «Аршин Мал Алан». Основным солирующим инструментом в оркестре является как раз тари. Пригласили отца. Короче, этот спектакль шел в нашем театре несколько лет с неизменным успехом. Если учесть, что численность населения города тогда не превышала 25 тысяч человек, то это своеобразный рекорд. Люди смотрели спектакль по много раз, часто ходили, как тогда говорили, «на Вано». То есть приходили послушать его игру. Мы с
Когда началась война, отец получил бронь, но не стал ждать, сам попросился на фронт. Военных подвигов отец не совершил, тем более что и в армии его назначили каким-то финансовым начальником, хотя никакого воинского звания он не имел. Так или иначе, он был там от звонка до звонка и выполнил свой долг по совести.
Ростом отец не отличался, был ниже среднего, но внешность его впечатляла: красивое, выразительное лицо, богатая мимика, точные, целенаправленные жесты, великолепное логическое мышление, отличная речь не могли оставить никого равнодушным. Отец был особенно избалован вниманием женщин, и он в долгу не оставался. Пожалуй, красивые женщины были его единственной слабостью, и он иногда увлекался ими, хотя фанатично любил маму и семью. Объяснить этот феномен можно только особенностью мужского естества. Так говорила и наша мама.
Как финансист, как бухгалтер он в полном смысле был нарасхват. Помню, как-то вечером к нам домой пришел директор шелкомотальной фабрики, где работала мама, и долго уговаривал отца перейти к нему на фабрику. Отец в конце концов согласился и проработал там последние 15 лет, до пенсии. Когда в Телави организовали бухгалтерскую школу, ее директором тоже пригласили отца. Он в течение многих лет совмещал эту хлопотную должность с должностью главного бухгалтера.
После гибели мамы отец сдал, потерял интерес к себе. И хотя после нее он прожил еще 28 лет, но ни разу больше не взял в руки инструмент. Через пять лет по совету родственников он женился и переехал жить в Тбилиси. Его вторая жена была из армянской семьи, известной тем, что ее дядя Степан Шаумян был одним из бакинских комиссаров. Комиссарство дяди меня лично мало впечатляло, хотя жена отца с сестрой почему-то очень этим гордились. Женщина она была добрая и покладистая. Не только у отца, но и у нас с братом сложились с ней хорошие, по-настоящему добрые отношения. Отец постепенно пришел в себя, но через восемь лет его жена умерла. Отец овдовел вторично. Ему стало совсем одиноко, он часто болел.
Умер наш отец в 88 лет от роду после тяжелой болезни. Последние дни мы с братом и сестрой его жены, которой было тогда 90 лет, дежурили около него. Умер он при мне в полном сознании. Перед смертью он произнес два слова, которые, к сожалению, я разобрать не смог. До сих пор мучаюсь: что он хотел сказать?
Похоронили мы его в Телави, рядом с мамой: он сам так хотел.
Брат
Я до сих пор редко упоминал о своем брате. Дело в том, что о таких людях, как он, нельзя говорить вскользь. Он был настолько яркой личностью, что о нем надо рассказать особо.
Роберт Иванович Саамишвили был на пять с половиной лет старше меня. В детстве такая разница в возрасте очень заметна. Поэтому Роберт для меня всегда был не просто старшим братом, но и защитником, наставником, советчиком и другом. Я всегда гордился и даже восхищался им. И было чем гордиться: он с первого класса и до последнего был круглым отличником, писал стихи, играл на нескольких музыкальных инструментах, хорошо пел и рисовал, успешно занимался спортом. Он всегда знал больше, чем было написано в школьных учебниках. Эти познания брат черпал не только от родителей и педагогов, но и из книг, которые он читал запоем, одну за другой. В сочетании с феноменальной памятью это давало отличные результаты: он мог наизусть декламировать огромные произведения, например, поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» или поэму Ильи Чавчавадзе «Разбойник Како». Позже он стал великолепным оратором. Он мог изменить ход любого собрания своим блестящим выступлением
Возможно, его разносторонние способности можно объяснить и тем, что он был левша. С первых же классов Роберт стал писать левой рукой. Ему почему-то запрещали это в школе, запрещали дома, но, оставшись один, он все равно писал и рисовал левой рукой. В конце концов он стал писать обеими руками одинаково хорошо, и всю жизнь он владеет этим своеобразным искусством в совершенстве.
Но Роберту, как и любому ребенку, мало было одних книг, его энергичная натура всегда требовала больших доз адреналина. Поэтому он никогда не знал покоя сам и не давал покоя другим.
Однажды, когда мне было пять лет, Роберт решил сделать из меня лицедея. Он взял ножницы, отцовскую опасную бритву и побрил мне голову, брови, обрезал ресницы, и это подобие кочана капусты расписал акварельными красками. После этого он одел меня во все старое и рванное и послал на рынок, который находился рядом с нашим домом. Женщины, увидев меня, крестились и приговаривали: «Бедный ребенок, больной, наверно, побрит и какими-то лекарствами помазан. Покормить бы его надо». Все давали мне фрукты, чурчхелы и спрашивали, кто и где мои родители. Я притворился немым. Кто-то сказал, что надо отвести меня в милицию или в сиротский приют. Здесь я уже дал деру.
Роберт. Фото автора
Когда мама вернулась с работы, она пришла в ужас. Брата она сильно отругала, а я попытался его защитить. За это я тоже получил свою «дозу»:
– Молчи уж, капуста.
Этот случай стал постепенно забываться, и Роберт придумал новую забаву: пригласил меня «на охоту». Он показал мне стайку воробьев, которые весело щебетали на тутовом дереве у нас во дворе, и добавил:
– Ты стой под деревом, я убью воробья, а ты его быстро подбери. – Он насадил горлышко разбитой бутылки на палку и бросил ее в воробьев. Бросил и попал… в меня, да так точно, прямо в переносицу. Если бы чуть левее или правее, я остался бы одноглазым. Было много крови и шума. Брат от горя хотел утопиться в бочке с водой, но соседи оттащили его. Лечили меня долго, вылечили, конечно, но шрам от той «воробьиной охоты» остался у меня навсегда. Странно, но, когда я сильно скучаю по Роберту, которого любил безумно, невольно потираю этот шрам, и мне становится легче. Мы за все годы нашей уже долгой жизни ни разу не поссорились, не обидели друг друга.
Талант и знания Роберта удивляли не только меня, но и родителей и педагогов. Даже его политическое чутье удивляло всех с самого детства. Приведу такой случай: когда брату было 12 лет, ему поручили написать стихотворение к 7 ноября 1940 года. Стихи, которые он прочитал на празднике, поразили всех. Они начинались так (мой перевод):
Говорят, принесет войнуБудущий сорок первый год.Но народ не испугался,Не сломался народ. И т. д.Эти стихи позже, уже после начала войны, были опубликованы в местной газете. Они поражали точностью предвидения, как будто автор заглянул на несколько лет вперед. Естественно, как и полагалось в то время, стихи заканчивались словами «Где Сталин, там победа». Иначе вряд ли разрешили бы читать их публично.
Свои многосторонние знания Роберт уже в седьмом или восьмом классе стал записывать в специальную книжку, которую он назвал энциклопедией. Математические формулы, афоризмы, высказывания выдающихся людей и многое другое – все было в этой удивительной книге, переплет и всю конструкцию которой брат придумал и сделал сам.