Зови меня своим именем
Шрифт:
Ох, еще кое-что. В моем сне. Он вошел в спальню и лег на меня сверху, а я не двинулся с места, притворяясь спящим. Небольшая поправка: в моем сне я все-таки пошевелился, едва-едва, но достаточно, чтобы сказать: «Не уходи, пожалуйста, продолжай. Только не говори “я так и знал”».
***
Позже я проснулся со страстным желанием съесть йогурт. Детские воспоминания. Я спустился в кухню и нашел Мафалду, лениво расставляющую по полкам китайский
— Faccio io21, — сказала она и забрала из моих рук нож.
— Нет, нет, faccio da me22, — ответил я, стараясь не оскорбить нашего повара.
Я хотел порезать его на очень мелкие кусочки. Резать и резать, пока они не превратятся в атомы. Терапия. Я взял банан, медленно очистил от кожуры и нарезал тончайшими ломтиками. Абрикос. Груша. Финик. Затем я взял большой контейнер йогурта из холодильника, заполнил им блендер, добавил нарезанные фрукты. И напоследок, для цвета, несколько свежих ягод клубники, сорванных в саду. Я любил жужжание блендера.
Это не был десерт, который она любила делать. Но она позволила мне сделать его так, как хотелось мне, в ее кухне, без вмешательства, как будто посмеиваясь над тем, кто уже достаточно настрадался. Эта стерва знала. Должно быть, она видела наши ступни. Ее глаза следили за мной, как будто она была готова наброситься на мой нож в любой момент, прежде чем я вспорол бы себе вены.
Хорошенько взболтав свою стряпню, я вылил ее в большой стакан, бросил соломинку, как дротик, и вышел на террасу. По пути наружу я заглянул в гостиную и переложил большую книгу с репродукциями Моне на табуреточку у лестницы. Я просто оставил ее там. Он бы догадался.
На террасе я увидел мать со своими сестрами из С. Они проделали такой путь, просто чтобы сыграть в бридж. Втроем они ожидали четвертого игрока.
Со спины, со стороны гаража, до меня доносился голос нашего водителя. Он обсуждал футбольных игроков с Манфреди.
Я ушел в самый конец террасы, вытащил шезлонг и постарался насладиться последними часами полного солнца. Мне нравилось сидеть и наблюдать, как день затухал, окрашивался в цвета вечера. В это время некоторые уходили для вечернего плаванья, в это время было хорошо читать.
Мне нравилось чувствовать себя совершенно отдохнувшим. Может быть, древние были правы: нет никакого вреда время от времени выпустить немного крови. Если мне было бы все так же хорошо, возможно позже я мог бы сыграть одну или две прелюдии, фуги или фантазии Брамса. Я выпил еще йогурта и устроил ноги на соседний стул.
Мне потребовалось некоторое время разобраться в собственных мотивах. Я специально принял такую позу, хотел, чтобы он увидел меня таким расслабленным. Мог ли он знать, что я планировал на эту ночь.
— Оливер здесь? — спросил я, повернувшись к матери.
— Разве он не уехал?
Я отвернулся, ничего не сказав. Получается, вот таким было его «я буду поблизости».
Вскоре Мафалда пришла забрать пустые стаканы. «Vuoi un altro di questi»23, — она как будто называла какой-то незнакомый напиток, иностранный, без итальянского названия. Которое ее, впрочем, совершенно не интересовало, даже если бы оно и существовало.
— Нет, пожалуй, я пойду прогуляюсь.
— Но куда ты пойдешь в такое время? — спросила она, имея в виду ужин. — Особенно после твоего состояния за обедом. Mi preoccupo.24
— Со мной все будет в порядке.
— Я бы не советовала тебе это делать.
— Не волнуйся.
— Синьора, — крикнула она, ища поддержки матери.
Мать согласилась, что это была плохая идея.
— Тогда я пойду поплаваю.
Что угодно, лишь бы не считать часы до сегодняшней ночи.
По пути к пляжу я столкнулся с группой друзей. Они играли в волейбол на песке. Хотел ли я сыграть с ними? Нет, спасибо, я плохо себя чувствовал. Я оставил их позади, пройдя дальше к большому камню. Некоторое время смотрел на него и море. Покрытое яркой пестрой рябью солнечного света прямо предо мной, оно напоминало работы Моне. Я ступил в теплую воду. Я хотел быть рядом с кем-то. Но для меня не было проблемой быть одному.
Вскоре появилась Вимини, которую, очевидно, привел сюда кто-то из старших. Она услышала о моем недомогании:
— Мы оба больны…
— Ты знаешь, где Оливер?
— Я не знаю. Я думала, он отправился рыбачить с Анчизе.
— С Анчизе? Он сумасшедший! Он чуть не погиб в прошлый раз!
Она смотрела прочь, пряча лицо от садящегося солнца, и молчала.
— Он тебе нравится, не так ли?
— Да, — коротко ответил я.
— Ты нравишься ему тоже… больше, чем он тебе, я думаю.
Было ли это ее впечатлением?
Нет, это было впечатление Оливера.
Когда он рассказал ей?
Недавно.
Это соответствовало периоду почти полного отсутствия нашего общения. Даже мать тогда отвела меня в сторону и попросила быть повежливее с cauboi: «Все эти хождения из комнаты и в комнату даже без пренебрежительного “привет” — это плохо».
— Думаю, он прав, — сказала Вимини.
Я пожал плечами. Никогда прежде я не ощущал себя настолько противоречиво. Это была агония, что-то похожее на гнев поднималось внутри меня. Я пытался успокоить сознание и подумать о закате перед нами, так люди обманывают полиграф, представляя безмятежные и спокойные сцены, скрывая волнение, но параллельно с этим заставлял себя думать о других вещах, потому что не хотел оставить на эту ночь хоть какое-то сомнение. Он мог отказать, мог даже съехать из нашего дома и, если бы его прижали, сказать, почему. Это было самое худшее в моем воображении.
Ужасная мысль захватила меня. Что, если прямо сейчас где-то в толпе знакомых или среди тех людей, кто приглашает его на ужин, он рассказывал или намекал о случившемся между нами сегодня в городе? На его месте смог бы я сохранить этот секрет? Нет.
И тем не менее, он раскрыл мне кое-что важное: то, что я так сильно желал, можно отдать и получить совершенно естественно, и остается только задаваться вопросом, почему необходимо испытывать такой жгучий стыд и муки? Ведь это не сложнее, чем жест, чем общение, покупка пачки сигарет или передача косячка, быть остановленным девчонкой за piazzetta поздним вечером или, сделав ставку, подняться вверх на несколько минут к переводчице.