Зови меня своим именем
Шрифт:
— Мне нравится пить граппу по ночам, это бодрит. Но ты, — он посмотрел на меня, — не поймешь. В твоем возрасте, бог знает, ты не нуждаешься в заряде бодрости, — он взглянул на меня через стопку. — Ты чувствуешь это?
— Чувствую что?
— Она бодрит.
Я сделал еще глоток:
— Не очень.
— Не очень, — повторил он с недоумением, его взгляд стал разочарованным.
— Все потому что в его возрасте, бодрость в нем сама по себе, — добавила Люсия.
— Все верно! — сказал кто-то. — Твое «бодрит» работает только с теми, кто совершенно размяк!
— В Бангкоке нетрудно взбодриться. Однажды теплой ночью в своей комнате я едва не сошел с ума. То ли это было одиночество, то ли гвалт
Как всякий пережитый опыт, который накладывает свой отпечаток на нас до конца дней, я обнаружил себя разорванным изнутри, выпотрошенным и четвертованным. Это было итогом того, кем я являлся в жизни и даже больше: кем я был, когда пел и тушил овощи для своей семьи и друзей воскресными днями; кем я был, когда просыпался холодными ночами и ничего не хотел так сильно, как теплый свитер, добраться до письменного стола и написать о человеке, кого, как я знаю, никто не знает, но который на самом деле был мной; кем я был, когда жаждал оказаться голым рядом с другим голым телом, или когда я жаждал оказаться единственным в мире; кем я был, когда ощущал каждую частичку своего тела в бесконечности друг от друга, и каждая частичка при этом клялась, что все еще принадлежит мне.
Я назвал это синдромом Сан-Клементе. Сегодняшняя базилика Сан-Клементе построена на фундаменте бывшего убежища для преследуемых христиан. Дом римского консула Тита Флавия Клеменса, сожженный во времена правления Нерона. Рядом с его обугленными останками римляне построили подземный языческий храм Митры, бога Утра и Света в мире. Должно быть, то место изобиловало подземными пещерами. По прошествии лет ранние христиане построили над ним еще один храм, посвященный — совпадение или нет, это вопрос дальнейших раскопок — другому святому — Папе Клементу. На нем построили еще один храм, впоследствии сожженный. И уже на его фундаменте покоится нынешняя базилика. А раскопки могут продолжаться и продолжаться. Как подсознание, как любовь, как память, как время само по себе, как каждый из нас, базилика построена на руинах более ранних храмов. В ней нет камней фундамента, нет ни начала, ни конца, только слои, секретные ходы и запечатанные комнаты. Почти как христианские катакомбы. И рядом с ними — даже еврейские катакомбы.
Но, как сказал Ницше, друзья мои, я раскрыл вам мораль до притчи.
— Альфредо, любовь моя, пожалуйста, сократи ее.
К тому моменту управляющий ресторана понял, что мы все еще никуда не собираемся, и распорядился подать всем граппы и самбуки.
— Так вот, в ту теплую ночь, когда я думал, что сойду с ума, я спустился в допотопный бар моего допотопного отеля. За соседним столом оказался ночной портье все в той же странной бескозырке. «Не на службе?» — спросил я. «Нет», — ответил он. «Почему тогда вы не отправитесь домой?» «Я живу здесь. Просто хочу выпить перед сном».
Я смотрел на него, и он смотрел в ответ.
Без промедления он взял свой стакан в одну руку и графин в другую. Я подумал, что оскорбил его, что он хочет побыть один и решил пересесть подальше. Как вдруг — только представьте! — он подходит к моему столу и садится напротив. «Хотите попробовать?» — спросил он. «Конечно, почему нет», — подумал я. В Риме, в Таиланде… конечно, я слышал всякие истории, и, полагаю, в этом было что-то сомнительное и подозрительное, но решил подыграть.
Он щелкнул пальцами и безапелляционно заказал мне чистую стопку. Быстрее сделано, чем сказано.
«Глотните».
«Мне это может не понравится», — заметил я.
«Все равно попробуйте», — он налил немного мне и себе.
«Довольно вкусный напиток», — стопка казалось такой маленькой, как наперсток моей бабушки, с которым она штопала носки.
«Попробуйте еще, чтобы удостовериться».
Я выпил еще одну стопку. Не задавал вопросов, что это. Оно напоминало граппу, только более сильное и менее терпкое.
А ночной портье все смотрел на меня. Мне не нравилось находиться под таким пристальным вниманием. Его взгляд был практически невыносим! Я едва не захихикал.
«Вы на меня смотрите», — в конце концов, сказал я.
«Я знаю, — он наклонился ближе ко мне. — Потому что вы мне нравитесь».
«Послушайте…»
«Давайте выпьем еще по одной», — он наполнил наши стопки.
«Позвольте мне сказать иначе: я не…» — но он не дал мне закончить.
«Еще больше оснований выпить».
Мой разум включил красный сигнал тревоги. Они напоят тебя, она заберут тебя невесть куда, они обкрадут тебя, и, когда ты пожалуешься в полицию, не менее коррумпированную и криминальную, чем сами воры, они примут все заявления и сделают копии в подтверждение. Еще меня захватила обеспокоенность по поводу счета за выпивку: он мог быть астрономическим. Старый книжный трюк, когда один заказывает разбавленный чай и притворяется пьяным. Я же не вчера родился, черт возьми!
«Не думаю, что я действительно заинтересован. Пожалуйста, давайте мы…»
Еще стопки.
Улыбки.
Я собирался в очередной раз протестовать, но практически услышал его «еще по одной». Из-за этого я рассмеялся.
Ему было плевать, почему я смеюсь, его волновало лишь, чтобы я продолжал улыбаться.
Он налил еще себе.
«Послушай, amigo70, я надеюсь, ты понимаешь, я не буду за это платить», — маленький буржуй во мне, в конце концов, проснулся. Я знал все эти крошечные тонкости, которые всегда, абсолютно всегда можно провернуть с иностранцем.
«Я не прошу вас заплатить за выпивку. Или за меня».
Иронично, но он не был оскорблен. Он наверняка догадывался, к чему все шло. Должно быть, проделывал такое миллионы раз… издержки работы, возможно.
«Вот, еще одна… за дружбу».
«Дружбу?»
«Вам нечего бояться меня».
«Я не буду с тобой спать».
«Может быть, не будете. Может быть, будете. Ночь молода. И я не сдаюсь».
На этом моменте он снял бескозырку, выпуская волосы. Я не мог представить, как столько волос могли быть уложены под такой маленькой шапочкой. Он оказался женщиной.