Зовущие на подвиг
Шрифт:
3
Кино — искусство молодое, но уже имеет свои шедевры, и время пока властно только над их материальной основой — пленкой. К числу немногочисленной еще киноклассики принадлежит и фильм «Мы из Кронштадта» (режиссер Е. Дзиган). Уже тридцать пять лет смотрят его зрители во всем мире...
Свинцовые волны штормовой Балтики, холодные осенние облака, тоскливые, черные ветки деревьев. Суровый пейзаж, суровое время — «боевой девятнадцатый год». Красный Петроград, колыбель русской революции, в опасности... Фильм сурово и мужественно повествует о героической защите Петрограда кронштадтскими матросами и питерскими рабочими от интервентов и белогвардейцев.
«Мы из
Выдающийся советский кинорежиссер С. Эйзенштейн, когда фильм выходил на экраны, оценил его как новое достижение на той же магистрали, которую во времена немого кино открыл «Броненосец «Потемкин». Но, сопоставляя обе картины, Эйзенштейн говорил, что в «Потемкине» был матросский коллектив и не было «слагающих его отдельных лиц, здесь же тоже сохранена спаянность коллектива, массы, флота и вместе с тем созданы полнокровные отдельные образы». Вишневский умеет рисовать массу. У него она никогда не безликая, всегда живая, хорошо передана атмосфера, в которой живут люди, дух взаимоотношений, выхвачены наиболее яркие, колоритные ее представители.
В «Мы из Кронштадта» в коллективе выделяются скупо, лапидарно обрисованные образы. Комиссар Мартынов, опытный, закаленный в схватках с царизмом, немолодой уже человек, бывший политэмигрант... Матрос Беспрозванный со своей неразлучной гитарой, уверенный, быстрый, сын офицера и его кухарки, как рекомендуется он сам. Кочегар Антон Карабаш, бывший политкаторжанин, матрос потемкинской традиции. Командир пехотного полка латыш Ян Драудин. Пехотинец Василий, с которым в самом начале поссорился матрос Артем Балашов, небольшого роста, задиристый матрос. Исполнитель этой роли Г. Бушуев говорил, что его герой — вылитый сам Вишневский, которого он вспоминает как коренастого, плотного человека с ласковым взглядом карих глаз, с немного нависшими бровями. Говорил он очень образно, четко, короткими фразами, ясно представляя себе, что именно хочет сказать. Вишневский всю жизнь считал себя моряком, даже ходил специфической морской походкой и говорил так, как говорят моряки, и вообще сохранил навсегда во всем своем облике ту особую «лихость», которая, как утверждают, свойственна только морякам.
Фабула как таковая в фильме «Мы из Кронштадта» фактически отсутствует. Ее заменяет хроника. И в этом Вишневский — один из провозвестников новых, современных поисков в драматургии.
В самом начале — ссора матроса Артема Балашова и пехотинца Василия. Поссорились из-за женщины. Кажется, наметился обычный «фабульно-интрижный» ход событий.
Но сделано это умышленно, с определенным вызовом традиции. В дальнейшем конфликт оказывается ложным и незаметно сходит на нет, а на первый план выступает история...
В серой мгле Балтики — крадущийся строй английских миноносцев. Форты отогнали вражеские корабли. Полк петроградских рабочих выступил против генерала Юденича, идущего на Питер. Комиссар Мартынов читает воззвание Ленина: «В несколько дней решается судьба Петрограда, а это значит — наполовину судьба Советской власти в России...» Кронштадтские моряки заняли участок фронта на побережье. Интервенты двинули против матросов танки. Невиданная страшная машина. Воображение судорожно рисует какие-то гигантские возможности танков. Паника охватывает матросов. Комиссар Мартынов пытается остановить бегство...
Пехотинец Василий подбил танк связкой гранат, спокойно влез на крышу, стучит прикладом.
— Эй, хозяин, вылазь! — Он сидит на крыше, свернул
Белые взяли в плен матросов. Никто милости не просит, все назвались коммунистами. Умирают доблестно. Это тоже, как и все в пьесах, рассказах, сценариях Вишневского, не придумано. Этому он сам был очевидцем. В те годы, писал он, «вся жизнь человека озарилась новым светом. Даже смерть может быть воспринята не так, как ее воспринимали раньше. Мне приходилось наблюдать, как во время гражданской войны питерские матросы, красноармейцы, партийные отряды с радостью, не боясь смерти, шли в бой за революцию. Эти люди не дрожали перед смертью — они проклинали белых до последнего дыхания. И последний взгляд их выражал всю ненависть их к врагу. Вот тема для нового нашего искусства».
Удивительно сочетание в фильме строгой, почти документальной точности с большим взволнованным лиризмом. Вишневский сам пережил те незабываемые события; совсем молодым человеком остро ощутил их особую суровую романтику. Как рассказывает он сам, поначалу во время работы над сценарием тема вставала «музыкально»: общее, «хоровое» могучее звучание эпохи, и лишь постепенно из него выделялись отдельные голоса, прояснялись подробности, возникали характеры действующих лиц. Эту суровую музыку несут прежде всего суровые кронштадтские пейзажи. Серое облачное холодное небо, осенние облака. Сумрачно, вечер. «Гранит, застывший воздух. Балтийская петровская старина». Штормовое море. «Люди в холоде. Угрюмый разговор о хлебе. Глаза истощенных людей, обращенные к этому хлебу. Пар изо ртов. Холод и ветер пронизывают корабли. Сумеречные воспоминания и сожаления...» Вишневский вел в те годы дневники, это и помогло ему восстановить эмоциональную атмосферу эпохи во всей ее достоверности.
В пьесах и сценариях Вишневского большое место занимают ремарки, очень своеобразные, развернутые. Обычно ремарки — указания режиссеру, актерам, художнику: обстановка, внешний вид, одежда действующих лиц, их жесты, интонации и т. п. Ремарки Вишневского часто особые — их порой нельзя воспроизвести ни на сцене, ни на экране. Это как бы стихотворения в прозе, это чувства художника, когда он вспоминает о том времени, музыкальный ключ, эмоциональный тон всей вещи, который режиссеру нужно прежде всего понять, уловить, запечатлеть в декорациях, костюмах, во всех элементах оформления спектакля. В этом самое, может быть, главное — романтика, поэзия, и найти ее, воплотить — для режиссера первое, с чего надо начинать...
Символическим обобщением заканчивается этот суровый фильм. Последний его эпизод завершается грозным вопросом: «А ну, кто еще хочет в Петроград?!»
«Мы из Кронштадта» — произведение огромной силы. Восторженный прием был оказан фильму во всех воинских и военно-морских частях, а потом он приобрел заслуженную популярность за рубежом, везде, куда только смог проникнуть.
Очевидцы рассказывали, что картину любили смотреть бойцы в республиканской Испании в дни неравной борьбы с Франко и стоявшим за его спиной гитлеровским фашизмом.
И в годы Отечественной войны картина снова играла боевую мобилизующую роль. Ее смотрели на кораблях, оборонявших Кронштадт, город Ленина. Демонстрация то и дело прерывалась воздушными тревогами...
Немецкий писатель-антифашист Фридрих Вольф говорил об этой ленте: «Мы из Кронштадта» — родное детище Советского Союза... Фильм этот мог родиться только в СССР, только в советской кинематографии. Голливуд мог бы собрать у себя всех знаменитостей, мог бы зафрахтовать несколько эскадр американского флота — и тем не менее ему не удалось бы создать фильм, проникнутый тем величественным пафосом, которым дышит фильм «Мы из Кронштадта»...»11