Зубы настежь

Никитин Юрий Александрович

Когда после работы я вышел на улицу, уже темную, накрытую тусклым осенним небом с редкими звездами, парнишка там же, отхлебывает элитное пиво. Если бы в баночке помещалось ведро, уже бы вылакал и ведро. Или же опустошает уже сотую банку...

Вдруг с головы до ног как окунули в горячую воду. Кровь бросилась в лицо. Я отвернулся поспешно, словно это я там стою, изо всех сил демонстрируя зажиточность, свободу, хотя в подобранную банку налил дома воды из-под крана. В такой же коммуналке.

А разве я не такой, пронеслась горькая мысль. Переулок заставлен сверкающими

иномарками. Не протиснуться. Эти черные скупили все квартиры в доме, сломали стены, чтобы каждому квартиру из десятка комнат с тремя клозетами, каждый вечер подъезжают к моему подъезду на автомобилях, больше похожих на подводные лодки. Оттуда выпархивают длинноногие красотки, юные и сочные, уже разогретые, готовые, жаркие...

Ветер пронизывал до костей. По серому заплеванному тротуару пронеслась стайка грязных оберток от мороженого, конфет, попытались зацепиться за ямки и трещины, но там полно жестяных крышек от пива. Бумажки потащило дальше, брезгливо обогнув перевернутую урну для мусора.

На квадратных часах на столбе половина девятого, если правильно рассмотрел стрелки под разбитым стеклом, темным и загаженным мухами, летучими мышами-мутантами и черт знает какой нечистью, что летает по ночам в этом пробензиненном городе.

Я съежился, чувствуя желание поднять несуществующий воротник. Уже поздняя осень, а у меня, как у большинства, одежда только зимняя и летняя, а межсезонье стараюсь проскользнуть половину в летнем, затягивая как могу, а половину уже в зимнем, делая вид на улице, что прибыл из Норильска, где зима давно в разгаре...

Впереди раздался негодующий крик. Трое подростков ухватили женщину, прижали к забору. Один деловито задирал ей платье, второй с довольным гоготом ухватил ее за грудь, третий неспешно расстегивал пояс на джинсах.

– Мерзавцы! – кричала женщина. – Подонки!

Парни гоготали, один посоветовал деловито:

– Мадам, Час Норис в этих случаях рекомендует расслабиться и постараться получить удовольствие.

– Мерзавцы!

На меня никто не обратил внимания, я вроде бы двигался мимо, а крутые парни хватали женщин и насиловали прямо на центральных улицах. Разобщенный и униженный народ боялся поднять глаза, все торопливо мимо, и я как все...

– А ну оставьте ее!

Голос мой был злой, я сам удивился, но мое тело уже шагнуло в их сторону. На меня в недоумении оглянулись все трое. Даже женщина перестала кричать, а только всхлипывала и смотрела большими испуганными глазами.

Один из тройки, в черной куртке и голыми руками, весь в наклейках, нашлепках, змейках, с серьгой в носу, сказал гнусаво:

– Ты что, мужик?.. Смерти захотел?

А второй ухмыльнулся, в его руке щелкнуло, блеснул нож. Глаза без злобы, но с интересом смотрели в мое лицо. Я сжал зубы и пошел на него. Потеря работы, вечное унижение, да поди они все пропадом...

Красная пелена застлала глаза. Я ударил, кулак угодил в твердое. Самому стало больно, ударил еще и еще, неумело, но в ярости, слышал крики, потом меня ухватили за плечо, женский голос закричал в самое ухо:

– Хватит!.. Хватит!.. Опомнись, герой!

Я тряхнул

головой, меня всего трясло, я ж никогда не дрался, даже в детском садике избегал, а тут зубы стучат, не могу остановиться, все во мне двигается, весь в огне, а вдоль улицы мелькают трое теней, все шатаются, один прыгает на одной ноге, второй хромает, за всеми тремя по асфальту блестят темные полоски.

Женщина тряхнула меня сильнее:

– Да опомнись же! Они ж вовсе не хотели драться. Это мразь, все на испуг... ты их чуть не убил!

Мои зубы лязгали так, что едва не откусил язык:

– Ж-ж-жаль...

– Что?

– Что не убил...

Ее лицо было бледное и встревоженное. Круглые глаза всматривались в меня, на миг стало не по себе, у женщины в каждом глазу по два зрачка, и все четыре даже при этом скудном свете не расширились, остались крохотными как следы от булавочных уколов.

– Вот ты каков, – сказала она уже спокойнее. – Ты... не совсем из этого мира.

– Ты тоже, – огрызнулся я.

Она насторожилась:

– Почему так думаешь?

– Современная бы в самом деле расслабилась, ну и...

По ее губам скользнула слабая улыбка:

– Я в самом деле... скажем, провинциалка. Нравы вашего мира... гм... для меня слишком нервные. Но и ты, как зрю, не совсем из этого мира.

– Да, – согласился я. – Не совсем. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Разве? – спросила она загадочно. – Ты помог мне, а я в благодарность могу... если хочешь, конечно, отправить тебя в мир, который тебе больше понравится.

Что ж, и в провинции мог найтись воротила, из бывших обкомовских работников, что купил с десяток дворцов на Сейшельских островах или на Багамах. Здесь его дочка вышла неосторожно погулять, я ей помог, вот он на недельку бы меня в благодарность... Не задумываясь, я сказал почти весело:

– Хочу!.. Но что для этого надо?

Она произнесла совсем тихо:

– Да ничего... кроме твоего желания. А оно есть, зрю...

С ясного ночного неба ударил гром. Ослепляюще блеснула молния. Я закрыл глаза, но и перед опущенными веками как на фотопленке остались эти крыши с изломанными водосточными трубами, фонарный столб с тусклыми часами, мальчишка под аркой с застывшей у самых губ баночкой пива...

Глава 2

В пятки снизу лягнуло. Колени слегка подогнулись, словно я спрыгнул со ступеньки. Разгибаясь, я инстинктивно прикрылся рукой от яркого солнца. Во все стороны распахнулся зеленый простор широкой лесной поляны. Я стоял как дурак по колено в цветах, поляну окружают толстые деревья, за ними виднеются еще и еще. Воздух странно свеж и чист, словно здесь только что прошел теплый летний дождь.

Я в лесу был всего дважды в жизни, друзья-идиоты затащили на так называемую вылазку в подмосковный лес. Никогда не забуду чувства дискомфорта в диком месте, где под ногами вместо привычного асфальта прогибающееся месиво из прошлогодних перепрелых листьев, по стволам деревьев ползает всякая дрянь, скребя лапами, на каждом листке пресмыкается что-то голое и противное, а то и вовсе отвратительно мохнатое.