Зубы тигра
Шрифт:
– А какие именно наркотики? – полюбопытствовал Мустафа.
– Те, за которые мне платят. – Мексиканец ухмыльнулся и сделал ещё один большой глоток из фляги.
Мустафа повернулся к подошедшему Абдулле.
– Я думал, что это будет трудный поход, – заметил его помощник.
– Только для горожан, – отозвался Рикардо. – Это моя страна. Я родился в пустыне.
– Я тоже, – ответил Абдулла. – Какой приятный день. – «Куда лучше, чем трястись в кузове грузовика», – добавил он про себя.
Рикардо снова закурил свой «Ньюпорт». Он любил ментоловые сигареты: их дым был приятнее для горла.
– Жары не будет ещё месяц, а то и два. Но уж тогда наступит настоящая жара, и мудрый человек не выйдет
41
Cerveza (исп.) – пиво.
– Осталось всего три километра, друзья мои.
Мустафа и его люди снова построились в цепочку и побрели на север. Каких-то три километра? Дома им приходилось куда больше проходить до автобусной остановки.
Набирать числа при помощи вспомогательной клавиатуры оказалось занятием не более приятным, чем пробежки голышом в саду, заросшем кактусами. Джек был из тех людей, которым требуется постоянное подхлестывание интеллекта, и найти удовольствие в такой сфере деятельности, как судебно-бухгалтерская экспертиза, он никак не мог.
– Скучно, да? – осведомился Тони Виллс.
– Ужасно, – подтвердил Джек.
– Что ж, именно так в действительности и происходит сбор и обработка разведывательной информации. Даже когда, по большому счёту, происходит что-то захватывающее, все равно работа весьма унылая. Ну, разве что если ты идёшь по горячему следу какой-то особенно неуловимой лисы. Тогда даже в этом занятии можно найти своего рода интерес, хотя оно нисколько не похоже на напряжённое выслеживание объекта при полевой работе. Мне никогда не приходилось им заниматься.
– И папе тоже, – заметил Джек.
– Всё зависит от того, какие книжки вы читаете. Ваш папаша, случалось, находил очень оригинальные пути к решению. Правда, я не думаю, что это доставляло ему большое удовольствие. Он когда-нибудь говорил об этом?
– Никогда. Ни разу в жизни. Я думаю, что даже мама знает об этом очень немного. Что касается меня... Все, кроме той подводной истории, я узнал из книг и тому подобного. Однажды я спросил папу, а он мне сказал: «Ты что, веришь всему, что печатают в газетах?» И больше ничего. Даже когда по телевидению выступал тот русский парень, Герасимов, папа только ворчал, но ничего не говорил.
– В Лэнгли о вашем отце говорят как о короле шпионов. Хранит все секреты при себе, как полагается. Но он по большей части работал на седьмом этаже. Я никогда не забирался так высоко.
– Не могли бы вы сказать мне ещё одну вещь?
– Какую же?
– Герасимов. Николай Борисович Герасимов. Он на самом деле был начальником КГБ? И мой папа действительно заставил его уволочь задницу из Москвы?
Виллс на мгновение заколебался,
– Да. Он был председателем КГБ, и твой старик действительно заставил его перебежать к нам.
– Без балды? Но, чёрт возьми, как папе удалось договориться с ним?
– Это очень длинная история, и у вас нет к ней допуска.
– Почему же он в таком случае сделал папе такие гадости?
– Потому что он бежал не по своей воле. Ваш отец вынудил его к предательству. Он мечтал вырваться даже после того, как ваш старик стал президентом. Но, знаете ли, Николай Борисович хорошо «спел» – возможно, не как канарейка, но всё же красиво. Сейчас он включён в программу защиты свидетелей. И его то и дело дёргают, чтобы заставить «спеть» что-нибудь ещё. Люди, которых вы склоняете к предательству, ни за что не станут выкладывать все, что знают, за один приём, так что к ним приходится обращаться вновь и вновь. Благодаря этому у них возникает ощущение собственной значимости, и, чтобы закрепить его, они соглашаются пропеть ещё одну песенку. А потом ещё одну. Он так и не стал счастливым туристом. Он не может вернуться домой. Там он сразу лишится задницы. Русские никогда не прощали государственных измен, что бы они ни говорили. Да ладно, и мы тоже. Вот он и живёт здесь под федеральной защитой. Последнее, что я о нём слышал: он пристрастился к гольфу. Его дочь вышла замуж за какого-то засранца из аристократов, старых денежных мешков в Виргинии. Теперь она настоящая американка, но её отец умрёт несчастным. Он мечтал возглавить Советский Союз – я имею в виду, что он действительно к этому стремился, но ваш отец раз и навсегда свернул ему шею, и Ник, естественно, люто ненавидит его.
– Будь я проклят!..
– Есть что-нибудь новое о Сали? – спросил Виллс, решительно возвращаясь к сегодняшним делам.
– Всякие мелочи. Знаете, пятьдесят тысяч сюда, восемьдесят тысяч туда. Фунтов, не долларов. На счета, о которых я мало что знаю. Он просаживает от двух до восьми тысяч фунтов в неделю и, вероятно, считает эти деньги мелочью.
– Откуда возникает эта наличность? – спросил Виллс.
– Не совсем ясно, Тони. Мне кажется, что он тянет понемногу с семейного счета, возможно, два процента, которые он может списать на текущие расходы. Не так много, чтобы отец встревожился по поводу того, что сыночек обкрадывает папу с мамой. Интересно, как бы они на это отреагировали? – подумал вслух Джек.
– Руку они ему, определённо, не отрубили бы, но могли бы сделать кое-что похуже: перекрыть денежный ручеёк. Вам удалось найти, чем этот парень зарабатывает себе на жизнь?
– Вы подразумеваете реальную работу? – Джек громко хохотнул. – Как ни глянь, я не вижу ничего подобного. Он давно сидит на родительских деньгах, и вряд ли ему захочется пойти укладывать рельсы. Я много раз бывал в Лондоне. Каким образом там удаётся жить рабочим – просто невозможно понять.
– А вы думаете, что они радостно побегут к себе на ферму, после того, как посмотрели Париж? – нараспев, с нескрываемой издёвкой проговорил Виллс.
Джек покраснел.
– Послушайте, Тони, да, я из богатой семьи, но папа всегда следил за тем, чтобы на лето я устраивался на временную работу. Я даже два месяца проработал на стройке. Чем ужасно осложнил жизнь Майку Бреннану и его ребятам. Но папа хотел, чтобы я знал, что собой представляет настоящая работа. Сначала я ненавидел эту «настоящую работу», но, оглядываясь назад, понимаю, что это была нужная и полезная вещь. А наш мистер Сали никогда ничем подобным не утруждал себя. Я имею в виду, что, если бы пришлось, я мог бы выжить, занимаясь каким-нибудь физическим трудом. Хотя бы на уровне ученика – для начала. А вот для Сали приспособиться к подобной ситуации было бы куда труднее.