Зульфагар. Меч калифа
Шрифт:
Насколько же они все доверяют друг другу, – невольно оценил задыхающийся после пробежки, Михаил. Все: и Калюжный, и борттехник, имени которого Соломатов не знал, и правый пилот, которого звали Евгений, и… вертолет. Воистину – одна команда.
Константин обернулся через плечо со своего места, призывно махнул ему рукой. Михаил, все еще тяжело дыша, поднялся и, придерживаясь за переборку, подошел к летчику. Уже застопоривший дверь борттехник стоял рядом.
– Чемпиён! – насмешливо прокричал Калюжный, подражая неподражаемой героине «Покровских ворот» Маргарите Хоботовой. – Как бок? Побаливает?.. Это аппендикс…
– Иди к черту!
Все трое вертолетчиков
Михаил освободил проход борттехнику и уселся на левое место, между закрытой дверцей и огромной желтой бочкой с топливом. Выглянул в иллюминатор. Под брюхом вертолета быстро уплывали назад коробочки домов, утопающие в густой зелени садов. Промелькнули Терско-кумский канал, щебеночный карьер с замершим на дне экскаватором, широкая пойма извилистого, текущего несколькими руслами, Терека, железная дорога, шоссе со снующими туда-сюда машинами…
Моздок с хорошо видной отсюда телевышкой остался слева. Геликоптер мчался строго на юг.
Где-то там, на перевале горной дороги, попала в засаду колонна… Как они умудрились так классно подставиться, эти наши доблестные генералы?.. Какие умные головы готовили их поездку, если информация о ней перестала быть секретом для боевиков с таким временным запасом, что те успели организовать засаду?.. Не иначе, как их кто-то «заложил»… Кто? Кто знал об этой поездке?.. Похоже, предстоит серьезное разбирательство. Михаил к нему отношение будет иметь весьма опосредованное, конкретно этим случаем станут заниматься его местные коллеги, однако… Однако факт остается фактом: уже не в первый раз появляются серьезные основания подозревать, что из авиагарнизона происходит утечка секретной информации.
Впрочем, сначала нужно разобраться, что там и в самом деле произошло.
…Поначалу Константин вел машину над дорогой. Она, эта дорога, поражала отсутствием на ней движения.
Рассказывали, что ее сразу после войны, той, Великой, построили немецкие военнопленные. Построили как временную – первоначально она была рассчитана лет на десять эксплуатации. Однако сказалась немецкая добросовестность – дорога практически без ремонта обходилась почти сорок лет. Да и в дальнейшем здесь достаточно было лишь регулярно кое-где подсыпать щебенки… Так и делали, не считаясь с тем, что щебень брали на территории одной республики, а рытвины засыпали на территории другой – при советской власти все это было понятиями более чем относительными… Ну а потом пришли оголтелые товарно-денежные отношения. И дармовой щебень просто так отсыпать друг другу перестали, потребовали платить. Не помогли аргументы, что, мол, у соседей нет щебеночного карьера, что дорога позарез необходима обеим республикам, что они обе входят в состав России, что так было всегда, что соседям надо помогать…
Так и заглохла дорога – теперь по ней лишь изредка ездили, подпрыгивая на рытвинах, военные машины. Ну а трасса, по которой не ездит транспорт, выходит из строя куда быстрее, чем та, которая эксплуатируется на полную катушку.
Странное дело, если разобраться. В стране, где еще полтораста лет назад поэт писал, что «вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи», и в которой поныне хорошие дороги в дефиците, мы позволяем себе роскошь терять уже имеющиеся трассы. На всю территорию государства, занимающее самую большую площадь в мире, у нас имеется всего 87 тысяч километров железных дорог и полмиллиона километров автомобильных, из которых всего 330 тысяч с улучшенным покрытием, в отличие от остальной Европы, где протянуто 156 тысяч километров железных дорог и 4 миллиона автомобильных. Вот такая арифметика-с… Воистину следует задуматься, кто мы: не то Евразия, не то Азиопа…
На ней-то, на этой полузаброшенной трассе, и поджидали «мстители ислама» московскую инспекцию.
…С высоты полета было хорошо видно, как прямая дорога, втягиваясь в предгорья, приноравливаясь к природному рельефу, начала причудливо петлять. Константин потянул на себя ручку шаг-газа, поднимая вертолет повыше. В горах, где прячутся боевики, для вертолета это чревато неприятностями – с любого склона может стартовать ракета, у которой шансов попасть в летящую тихоходную машину тем больше, чем та поднимется выше. Однако Калюжный решил, что в данном случае риск не только оправдан, даже необходим – чтобы не выписывать все замысловатые кривые дороги в поисках места, где произошла трагедия, лучше подняться вверх и попытаться разглядеть шлейф дыма, ориентируясь в дальнейшем по нему. А в том, что такой шлейф будет, он не сомневался – слишком много довелось повоевать, чтобы знать, как выглядит с высоты место, где автоколонна попадает в засаду.
Борттехник обернулся в салон, выразительно показал Михаилу на висящую на тросе «сбрую» – ремни, к которым при случае можно быстро прицепить парашют. Их, эти ремни надевают на себя заранее, чтобы потом, при опасности, одним движением карабинами прищелкнуть к ним лежащий под лавкой ранец с уложенным шелковым куполом на длинных стропах. Соломатов небрежно отмахнулся, мол, к чему все это – на самом деле не хотелось признаваться, что он не умеет облачиться в это устройство самостоятельно. Между тем Михаил знал, что если неправильно надеть «сбрую», в момент раскрытия парашюта от резкого рывка ремни могут попросту отщипнуть мужское «хозяйство»… Нет уж, лучше разбиться, чем стать транссексуалом (или безсексуалом?) поневоле.
…Вскоре и в самом деле далеко впереди стал виден черный колышущийся дымный султан – так чадят горящие скаты.
– Вижу дым, – сообщил он на базу. – Квадрат 34–92, по «улитке» 6… Или 9… Короче, на самой верхотуре перевала.
– Вас понял. Будь на связи, Костя.
– Да куда ж я от тебя денусь…
Вскоре достигли места расстрела. Вертолет на своем стремительно вращающемся винте завис немного в стороне от места побоища – близко подлетать не стали. Прежде всего, так лучше видно; а потом – на поле боя обязательно должны быть какие-нибудь следы бандитов, а потоки воздуха от лопастей могут их разметать, засыпать.
Даже с такого расстояния было видно, что бой тут произошел нешуточный. Ошметки вдребезги растерзанного «уазика» уже лишь слегка курились дымком; зато «газон» продолжал полыхать. Кое-где лежали обгоревшие трупы.
– Сволочи… – процедил сквозь зубы Калюжный.
– А что ж ты хочешь? Война, ё-мое, – философски заметил борттехник. – Сегодня ты, завтра тебя… – И спросил: – Что дальше делаем?
– В погоню, – решительно сказал командир. – Здесь мы все равно ничего уже не сделаем, сюда «броня» идет, там они сами без нас разберутся…
Он слегка повел ручку от себя. Висевший над полем боя вертолет поплыл над дорогой дальше.
– Где их искать-то? – проворчал Евгений – правый пилот. – Здесь в горах им спрятаться – как два пальца оросить.
Борттехник уже держал перед ними развернутую на нужном месте полетную карту.
– Здесь прятаться они не будут, – раздумчиво сказал Калюжный. – Знают ведь, что скоро тут все оцепят и начнут проческу. Значит, они должны рвать когти. Но куда?
– Как куда? – переспросил борттехник. – Конечно, к границе Чечни! Там и постараются укрыться, ё-моё!..