Зултурган — трава степная
Шрифт:
На Араши был костюм из тонкого синего сукна. Брюки заправлены в хромовые сапоги с невысокими голенищами. На день встречи Араши Чапчаеву было двадцать два года. Он еще не брил бороды. Темный нежный пушок над верхней губой был почти незаметен на смуглой тонкой коже.
Араши было шестнадцать, когда он закончил курсы народных учителей в Астрахани. Преподавать он начал в своем родовом хотоне Манджикского аймака. Но слава о первом калмыцком учителе облетела в то лето степь не только потому, что его ученики начали читать букварь и составлять слова по складам. Юный учитель Араши Чапчаев вступился за честь женщины. И имя его стали почитать наравне с именами сказочных батыров.
В
Девушки успели за день дважды, а иные и три раза поменять свой наряд. Они появлялись в разноцветных платьях, высоких, с алой кисточкой шапках, в неглубоких шапочках-камчатках, в головных уборах из красного бархата, с отделкой из меха.
Приезд почетных гостей в хотон Бергяса можно было бы сравнить с щедрым летним дождем, внезапно выпавшим на потрескавшуюся от жары землю. В такие благодатные часы все живое выбирается из своих укрытий. И даже растения, огрузшие от влаги, склоняются друг к другу, словно ласкаясь, и на каждом лепестке сверкают мириады солнц.
Престарелому джангарчи, а также молодому учителю дали хорошо отдохнуть с дороги. Веселье шло без почетных гостей, но как бы уже во славу их. После полудня объявили скачки. В состязаниях участвовали пять пар мужских и столько же пар женских. Для первой шестерки соперников назначили пробег десять верст туда и десять обратно. Остальные пары бежали на пять верст… Первыми прискакали к обозначенной черте кони Бергяса, хорошо знавшие эту равнину от одного кургана до другого. Один из призов достался бойкому подростку из соседнего аймака. Бергяс ликовал. А во время скачек он вопил, будто резаный: одних подбодрял, других поносил последними словами. Не утерпев, даже выскочил на круг и чуть не угодил под копыта своего жеребца. На окрики судей он не обращал внимания, и лишь тихий зов и осуждающий взгляд Сяяхли возвращали его, хоть и ненадолго, в состояние, приличествующее старосте.
Потом черед дошел до борцов. Соперники в исподних штанах выходили в круг, силились подсечь друг друга подножкой, кинуть через себя, чтобы уложить соперника на лопатки. Побежденный уступал место другому. Победитель начинал новую схватку.
На круг выходили высокие и низкие, плотнотелые и худощавые, но жилистые, словно мускулы их были свиты из веревок. Верх над всеми взял тонкий в талии, но широкоплечий парень с удлиненным худым лицом.
Однако за борьбой и прочими развлечениями люди не забывали и об угощении — пили араку, водку, заедали кусками мяса. У костра свежевали еще одного быка, снимали шкуры с баранов…
В сумерках при зажженных керосиновых лампах седобородые старцы и состоятельные мужчины собрались в просторной кибитке Бергяса. Образовалось два круга. На самом почетном месте сидел джангарчи Ээлян Овла. Тут же удобно разместились Борис и Вадим. Они сидели по левую руку от Бергяса, а за ними уже учитель Араши Чапчаев.
Ээлян Овла начал совсем тихо и как-то вдруг, едва коснувшись струн домбры. Борис и Вадим даже не уловили начала импровизации. Все в исполнении джангарчи было для них непривычным: монотонное звучание, странная печаль в голосе исполнителя.
Сухой, небольшого роста, с жиденькими, пожелтевшими от табака усиками… Совсем дряхлый, жизнь только в голосе да в тонких усохших кистях рук. Лицо скуластое, испещренное морщинами, темное, как дубовая кора, и узенькие, глубоко сидящие карие глаза… Глаза были молоды, они жили картинами видений, вспыхивали светом озарения и тут же погружались в бездну печали. Джангарчи сидел, поджав под себя ноги, покачивался, цепко обхватив худенькой рукой домбру. Был он хил, внешностью зауряден, но люди покорялись его голосу. Люди внимали слову…
Вадим стал прислушиваться к ритмам напевной речи старика. В словах много согласных. Бегущий звонким ручейком мотив будто спотыкался о невидимые препятствия. Тем не менее он почувствовал: совсем не зная языка, кое-что понимает, может, просто догадывается, о чем поет джангарчи. Такое открытие взаимосвязи между собою и иноязычным сказителем удивило Вадима. «Как это можно понимать, не зная языка?» Долго он не знал, как ответить себе на этот вопрос. Потом понял: исполнитель движением губ, напряжением голоса, едва уловимыми жестами рук и головы, вплоть до полета отведенной от домбры сухонькой руки, превращающейся в некую птицу, изображает обширную степь, скачущий по ее сухим травам табун лошадей… Вот гудит земля под копытами, крошатся стебли трав и кустарники… Вот скачет одинокий батыр в доспехах, сшибаются пики и стрелы, звенят железо и сталь. И вдруг голова старца никнет — батыр сражен, силы оказались неравными… Но что-то в степи меняется. Голос нарастает, кто-то сильный и добрый, наверное мать или невеста, врачует раны, поддерживает всадника, благословляет на бой. Джангарчи неистовствует, в голосе его кипение, старческий голос его звучит отчетливо, звонко… Где-то вдали веков кипит бой… Перенесясь в те далекие дали, сникли над полем боя в благоговейном молчании потомки…
— Выйдем на минутку! — шепнул Борис.
Вадим отрицательно качнул головой, дернул за рукав нетерпеливого друга: «Сиди!»
— Надоело! — настаивал Борис. — Я же ни бельмеса не смыслю!.. Да и ты. Не притворяйся!
— Помолчи! Это же великолепно!
Вадим больно ущипнул Бориса за локоть.
Долго еще лилась из уст старца песня о степных богатырях, о великой и солнцеликой стране Бумбе. Но песня оборвалась, и учитель Араши поднялся со своего места.
Когда они трое вышли на улицу, учитель пересказал им одну из песен «Джангара». Может, Араши что-нибудь добавил от себя при переводе, но старинная легенда в его устах звучала настолько живо, что поскучневший было Борис не удержался от вопросов: «О чем говорил старик, когда взметнул над головой инструмент? Что случилось там, в эпосе, когда слушатели вдруг склонили головы и послышались рыдания?»
Учитель толковал обо всем спокойно, с достоинством знатока, откровенно радуясь тому, что русским парням джангарчи понравился.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Солнце уже поднялось высоко, когда Вадим проснулся. Борис еще спал, сладко посапывая. Они улеглись с вечера под открытым небом на широкой телеге, застланной свежим сеном. Прислушавшись, Вадим уловил у изголовья фырканье лошадей, жующих траву. Повернув голову, он чуть не вскрикнул от удивления: привязанные за пятник телеги, стояли его гнедой и вороной жеребчик Бориса. Кони как ни в чем не бывало продолжали лакомиться цветущими шапочками клевера, ловко выдергивая клочки сена из-под развалившихся в телеге хозяев.