Зулус Чака. Возвышение зулусской империи
Шрифт:
Однако Чака продолжал горевать. Призрак приемного отца – Мбийи – продолжал тревожить его сон. Теперь Мбийя предупреждал его о том, что все женщины гарема обманывают его. И он задал вопрос:
– Что мне делать с этими гнусными развратницами?
– Убей их, – ответили советники.
Король удалился из своего крааля, но вскоре тайно вернулся и приказал страже оцепить гарем. На месте преступления было застигнуто восемьдесять пять воинов со своими избранницами. Некоторых мужчин до смерти забили палками. Других удушили вместе с женщинами. На этот раз народ поддерживал
Зато другая бойня вызвала, вероятно, больше ужаса, чем одобрения. Некоторые из младших у-диби, находившиеся при дворе, стали подглядывать, когда король ласкал девиц в своей хижине. Их предупредили, что такие поступки караются смертью, но виновные всякий раз ускользали от стражи, смешавшись с толпой друзей. Об этом доложили королю.
– Убейте их всех, – сказал Чака, – всех до одного, и тогда я обрету покой, а смерть их послужит уроком другим. Мальчикам размозжили черепа.
Одна из женщин гарема родила ребенка. Беременность и роды были скрыты от короля, и он узнал о случившемся, когда ребенку исполнилось уже шесть месяцев.
– Итак, этот ребенок считается моим? – спросил король у матери.
– Да, о король! – ответила женщина дрожащим голосом.
– Не скажешь ли ты мне, когда я спал с тобой, чтобы это могло произойти? – очень тихо спросил Чака.
– Это было давно, – ответила она еле слышно.
– Можешь ты припомнить какие-нибудь подробности? Например, кто из других женщин находился с нами в хижине?
Ответа не последовало.
– Ты прекрасно знаешь, что мы с тобой только немного побаловались. От этого ты никак не могла забеременеть. Что ты скажешь?
Женщина молча уставилась в землю.
– Многие из вас развратничают со сторожами и воинами. Некоторые из тех, что поглупее, беременеют, а затем пытаются подкинуть мне чужого ребенка[131]. Ты тоже так поступила. Будешь отрицать?
Несчастная ничего не сказала.
– Говори! – заревел Чака, но она застыла в молчании.
Тогда, совершенно потеряв самообладание, Чака схватил ребенка за ноги, размахнулся и размозжил ему голову, ударив ею об пол.
Несчастная мать оцепенела от ужаса. По знаку короля палач и ей раздробил палицей череп.
Однажды Чака спросил человека, приговоренного к смерти за нарушение правил о трауре:
– Что хорошего оставляешь ты на земле?
– Могучий Слон, – ответил тот с приличествующим случаю тактом. – Я оставляю своего короля. И еще я оставляю ребеночка, который только начинает улыбаться, и телка, который начинает резвиться. Услышав это, Чака растрогался и приказал отпустить осужденного.
После смерти матери Чака проводил много часов в обществе одной Пампаты. В своей обычной спокойной манере она не столько словами, сколько молчанием и слезами упрекала его за лишние казни.
– Ты одна, Пампата, искренне горюешь по моей матери, которая «ушла вниз», – сказал он ей однажды.
– Я горюю, потому что знаю: она несчастна из-за этих жестоких казней, которые, конечно, наполняют ее сердце ужасом.
– Ты говоришь верно, но я был болен. Боль в моем сердце уступала только боли в голове, которую сверлили мозговые черви.
– Ты больше не болен и все же убиваешь людей за то, что они недостаточно низко склоняются перед тобой или не подползают к тебе на брюхе, как побитые псы. Было время, когда весь народ любил тебя, теперь же ты внушаешь только страх.
– Страх – единственное, что они понимают. Управлять зулусами можно, только убивая их. Кто такие зулусы? Это обломки двухсот или даже большего числа кланов, которые мне пришлось разбить, придав им новую форму. Только страх перед смертью скрепляет их. Настанет время, когда зулусы превратятся в единый народ и о кланах будут помнить только по их названиям, сохраняющимся в виде изибонго (фамилий). Пока же пусть они трепещут, услышав мое имя.
– Тебе придется окружить себя телохранителями, ибо чаша страдания народа переполнится.
– Мне вовсе не нужны телохранители: при приближении ко мне у храбрейших дрожат колени, а сердца их превращаются в воду. При этом у них кружится голова и они теряют способность рассуждать, ибо их парализует испарина страха. Они не знают иной воли, кроме воли своего короля. Для них он существо сверхъестественное, властелин неба и преисподней.
Пампата вздохнула:
– Что сказал бы об этом наш добрый отец Мбийя? Помнишь, он предупреждал тебя, что избыток власти хуже постоянного курения конопли. Еще хуже то, что ты теперь уверяешь, будто именно Мбийя, являясь тебе во сне, уговаривает тебя убивать людей. А ведь ты знаешь, что он все время проливает слезы. Таким вот, плачущим, он каждую ночь предстает передо мной.
– Я ничего не делаю без причины. Когда я поднимаю голову и при виде стервятников, кружащих над краалем, говорю, что королевские птицы голодны, это даст мне возможность «вынюхать» тех, кого я считаю опасными для страны. А их смерть служит другим суровым уроком.
– Мбийя говорил тебе: берегись того времени, когда ты окажешься единственным взрослым быком в краале и, опьяненный властью, начнешь убивать безвредных волов, коров и даже телят. У белых людей – твоих больших друзей – тоже тяжело на сердце, их тошнит от того, что они видят каждый день. Ты говоришь, что они умнее нас. Почему же тогда тебе не прислушаться к тому, что безмолвно говорят их сердца?
Но Чака все продолжал горевать. И пока он горевал, бедам его народа не было конца. В заключение следует рассказать о поступке, до которого его довела скорбь. Этот пример выявляет странности его натуры. И если рассказ покажется читателю проявлением дурного вкуса, прошу простить автора во имя истины.
Итак, воины полка Фасимба и ряда других были выстроены совершенно голыми на площади для парадов. Туда же был выведен полк Нгисимаан под командой Пампаты – три тысячи молодых и красивейших девушек королевства. Разумеется, они не были совсем обнажены (об этом не могло быть и речи), но их наготу прикрывали лишь юбочки длиной четыре дюйма. Тут следует напомнить, что уже в течение полугода половые сношения – даже упу-хлобонга – считались тягчайшим преступлением.