Зумана
Шрифт:
— А это была не смерть, — едко усмехнулся Шут. — Просто еще один спектакль для таких как вы.
— Да ну? — министр красиво приподнял тонкую бровь. — Боюсь, королю ваша шуточка пришлась не по вкусу, — он сладко оскалился и выдохнул еле слышно: — Да и принцессе Элее тоже. Она наверняка повыплакала все глаза над вашим полумертвым телом.
"Спокойно, — Шут стиснул челюсти, проглатывая тысячи ядовитых безумных слов. — Спокойно… Конечно, этот коршун уже все знает. Догадался, змеюка…"
— Я бы на вашем месте, — также тихо ответил он Торье, — не марал имя этой женщины своим грязным языком.
— Вызовете на дуэль? — еще шире улыбнулся
— Нет, — произнес Шут, все больше изумляясь своей дерзости и странному бесстрашию, — просто подсыплю вам яда в кашку. Полагаю, такой способ умереть покажется вам вполне прекрасным. По крайней мере, это весьма в вашем вкусе.
Торья перестал улыбаться. Он смотрел на Шута холодными острыми глазами хищной птицы.
— Да вы отрастили зубки, милый мальчик. Что ж… На всякие клыки найдутся клещи… Уж вы подумайте об этом, прежде чем снова грозить мне. Там, парой этажей ниже есть очень славный арсенал для таких зубастых господ. А я еще не расстался с желанием пообщаться с тобой… поближе, маленький любимчик, — он тесно сплел свои бледные пальцы и, громко хрустнув ими, направился вон из Прощального зала.
Часть пятая
Горы Тарон
1
— Обед, ваш милсть, — железная миска стукнула о деревянный пол повозки, следом возникли кувшин и бутыль с молоком. В голосе говорившего не было ни почтения, ни доброжелательности. Только легкая почти беззлобная насмешка. Едва ли эти простолюдины знали, кого везут на самом деле. И едва ли поверили бы, скажи она им.
Нет… ее не обижали. Еда была почти сытной, повозка почти теплой. Но на этом все хорошее и заканчивалось.
Их везли практически без остановок — только чтобы сменить коней, проверить колесные крепления, подать пленникам еду с дровами для крошечной печки, да вынести их поганое ведро…
О, это ведро!
Поначалу омерзительный железный сосуд привел Элею в содрогание. Но потом она поняла, что выпускать ее для посещения уборной никто не намерен. Лошадей гнали так, будто бежали от чумы. И днем, и ночью. Впрочем, окон в повозке все равно не было — только небольшой стеклянный фонарь мотался на крюке у стены. Элея никогда не гасила его, оказаться в темноте казалось ей теперь самым страшным. И только одно ее радовало в этой ситуации — то, что по крайней мере, не приходилось больше отбивать седалище в опостылевшем седле…
Повозка была крошечной — только узкая лежанка вдоль стены, печка и сундук, в котором стояло то самое ведро… Сначала Элея думала, что сойдет с ума в этой темнице, но вскоре поняла, что у нее есть дела и посерьезней — ухаживать за ребенком, которому никто не догадался ни сменной одежды дать, ни соски, ни колыбели. Постель, которую они делили, постоянно оказывалась мокрой… и запах… ужасный запах нечистот… невозможность даже вымыть мальчика толком. А еще приходилось согревать молоко, и соска первые два раза получалась вовсе непригодная… Элея сходила с ума от отчаяния. Но уже на третьи сутки стала привыкать к этому безумию. За время путешествия с Патриком она поняла, что человек вообще может привыкнуть почти ко всему — к натертым конскими боками бедрам, к бессонным от младенческого крика ночам, к вони немытых тел и колтунам в спутанных волосах.
Она не знала, куда их везут. Не понимала, что происходит. И в первые часы вообще находилась в глубоком оцепенении. Перед глазами все еще стояли страшные картины гибели ее спутников… Хирга упал беззвучно. Просто осел к ногам Элеи, точно из него разом вынули все косточки. А Кайза рычал диким зверем… Даже после того, как этот верзила в шлеме по самую рукоять вогнал в шамана свой короткий меч. Степной колдун, казалось, не чувствовал боли и все старался дотянуться до врагов…
Элея так ясно запомнила его глаза. В тот миг, когда ее, схватив за руку, поволокли вниз, она вдруг успела разглядеть, что эти глаза полны не злобы и ненависти, а безграничной печали…
Принцесса из Брингалина понимала — она уже никогда не будет прежней… Как можно улыбаться, как можно радоваться жизни после т а к о г о?
Думать о потерях было слишком больно, а не думать — невозможно. Поэтому глухое оцепенение время от времени сменялось неудержимыми слезами, которые рвались наружу вместе с безумными криками. Элея колотила в стены повозки кулаками и коленями, пятками и даже поганым ведром, пока оно было пусто. Но на второй день и истерика, и отупение оказались исчерпаны до дна. К тому же несчастный ребенок пугался и плакал. Он пугался всего. И совершенно не выносил, когда его оставляли одного. Стоило только Элее опустить мальчика на лежанку и отойти, как начинался громкий крик. Фарр был уже слишком большим, чтобы целый день только спать. Он желал находиться на руках, хватать Элею за разные части тела и требовать внимания. Еще в первые дни, познакомившись с наследником Руальда, она поняла, что мальчишка хоть и милое создание, но вовсе не подарок. Принц умел голосить так громко, что даже возница начинал стучать о крышу повозки.
Элея жалела его. Бедный малыш слишком долго оставался непонятно где и с кем… Она знала, если детям недодать любви в самом начале, они могут вырасти нервичными и даже жестокими… Особенно если мамочка — дикая степнячка с замашками воровки и великой властительницы. Но Фарр хотя бы не имел ничего против общества Элеи. Наоборот, доверился ей сразу и безоговорочно. Он был такой беспомощный… такой маленький… и в то же время черные тайкурские глаза смотрели на Элею удивительно осмысленно. Словно говорили: "Я все понимаю…".
Ей раньше не случалось иметь дела с младенцами, Элея не знала о них почти ничего, и ей не с чем было сравнивать. А потому приходилось самой догадываться, что правильно для них, а что нехарактерно. И почему-то хотелось думать, будто этот мальчик в самом деле умней и необычней, чем все другие дети его возраста. Элея и сама удивлялась этому, ведь Фарр не был ее ребенком. Хуже того — он был сыном женщины, которая причинила всем столько боли… И все же где-то очень, очень глубоко внутри, Элея чувствовала странное необъяснимое родство с этим человечком…
И ответь она теперь держала не только за себя, а это всегда придавало ей сил.
Трудно оставаться в печали, когда рядом с тобой есть кто-то, кому еще хуже. Кто-то, кто зависит от тебя.
Повозка тронулась. Остановка, как обычно, была совсем недолгой — за это время можно вышить только одну небольшую розу… или сменить лошадей, да принести пленникам еды перед новым отрезком бесконечной дороги, уводящей все дальше и дальше от Золотой.
"Неужели все дети такие несносные?" — думала Элея, подходя к двери и забирая бутылку с молоком. Ей едва удалось успокоить Фарра после очередной истерики, вызванной появлением охранника, и теперь мальчик тихо вздрагивал у нее на плече. Он срывался на крик всякий раз, как только кто-нибудь из этих людей возникал рядом.