Зуп на краю дороги
Шрифт:
Рута снова фыркнула. И поняла, что на этот раз Зона ей насмешки не простила. Солнечный жар вдруг загустел, отвердел и тысячетонным грузом навалился на нее со всех сторон.
Ну вот, началось, подумала Рута. И бросилась ничком на сухую траву. Барабаш советовал ей при любых неожиданностях бросаться на землю и ни в коем случае не шевелиться. Иначе смерть...
Броситься-то было легко. А вот попробовал бы старый безногий хрыч не шевелиться, когда так припекает!.. И Рута шевельнулась прикусила губу. А потом снова замерла. Уж если мужики здесь умудрились вытерпеть, то и она вытерпит. Ей ли, женщине, бояться боли... Вот когда она рожала Мартышку, это было настоящее мучение. Хоть и не чета той боли, которая обрушилась на нее, когда Мясник показал ей, кого она родила. Как тогда завизжала акушерка!
И жар тут же отпустил ее, и солнце оказалось совсем не таким злым, каким было секунду назад, и прилетел к Руте легкий ветерок, шурша пересохшей травой. Словно Зона признала за ней право на существование здесь, в этом месте, на входе в лощину между двумя холмами, откуда не так уж далеко оставалось и до карьера.
Рута перевела дух. Поднялась на четвереньки, отерла, измазавшись помадой, едкий пот. Что ж, огонь она прошла. Покурить бы теперь, да нужно проходить воду. А вода эта еще та вода! Как сказал безногий... "Запашок там будет, девочка моя, так ты не того... не дрейфь". Ладно, в воду так в воду... Назовем ее этим словом. Может, меньше вонять будет.
Рута выпрямилась и с вызовом посмотрела на открывшуюся перед нею лощину. Странно, это была совсем не та лощина. То есть та, конечно... Но жижи, о которой говорил Барабаш, на дне ее и в помине не было. Вон и камень, мимо которого можно пробраться, только нырнув с головой, торчит, но вокруг совершенно сухо. И вовсе не пахнет ничем.
Рута пожала плечами. Что ж, тем лучше, проползти по сухому проще, чем тащиться по пояс в вонючей грязи. И она вошла в лощину, зорко поглядывая по сторонам.
Некоторое время было тихо, потом послышалось странное негромкое жужжание. Рута знала, куда надо смотреть, и огоньки эти, в тени правого холма, заметила сразу. Словно маленькие бледненькие лиловые цветочки вытянулись вдруг из земли, нежно затрепетали на ветерке, прося от неба спасительного дождя. Наверное, небо сжалилось, потому что цветочки начали стремительно расти, набухать, превращаться в крупные бутоны...
Тут Рута присела. И сразу же воздух над ее головой прорезала молния. Барабаш рассказывал, как он чуть не ослеп и не оглох, когда оказался здесь в первый раз. Потом-то научился зажмуривался и открывал рот. Рута ни зажмуриться, ни открыть рот не успела. И с удивлением обнаружила, что молния совсем не так страшна, как рассказывал Барабаш. Она была едва заметна на фоне неба. И прошла, похоже, довольно высоко. Впрочем, волосы все равно встали дыбом, и кожу на лице начало покалывать. Странное это оказалось покалывание. Как будто в косметическом салоне ей наложили на лицо освежающую маску...
Рута пошла в косметический салон на Седьмой улице незадолго перед возвращением Рэдрика из тюрьмы. Пошла-то зря - ее попросту отказались обслуживать. Молва есть молва - даже деньги не помогли. Зато потом, когда там побывал Рэдрик, обслуживали по первому разряду. Хоть и воротили физиономии в сторону. Деньги, впрочем, брали, не брезговали.
Над головой с легким треском прошла вторая молния, еще более слабая, чем первая. Волосы снова встали дыбом. А потом от них пошли по голове какие-то токи, чуть заметные, этакие легонькие шершавчики. Воздух вокруг посвежел, словно после грозы. Рута вздохнула полной грудью и почувствовала, как наливаются силой ее уставшие мышцы.
Третьей молнии не было вовсе. Огненные бутоны в тени пошевелились, пошевелились, стали совсем бледными и погасли.
Опять что-то перепутал старый хрыч, подумала Рута. Или наврал. И только проходя мимо камня на середине лощины, поняла, что Барабаш ничего ей не наврал: вся верхушка камня была покрыта шрамами от огненных ударов. Впрочем, это Руту уже не интересовало.
Впереди было залитое солнцем раскаленное каменное крошево. Впереди стоял облупленный автофургон, в тени которого Барабаш советовал ей отдохнуть после того, как она пройдет вонючую жижу, и который был ей теперь абсолютно ни к чему. Впереди слева, над грудой старых досок, должен был обретаться "веселый призрак" - она так и не поняла, что это такое, да и не старалась понимать, поскольку "призрак" этот находился на безопасном расстоянии, - а справа "комариная плешь", и сущность этой штуки она поняла очень хорошо.
Все это теперь было неважно, все это было легко проходимо просто шагай себе по тропе, прямо на красное пятно между камнями. Да, все эти "плешивые призраки" были совершенно неважны. А важно было то, что на самой дороге ловушек больше не будет. И как ни сомневался в ней Барабаш, она все-таки дошла. Конечно, и он приложил к ее победе свою руку. Если бы не его наставления, если бы не его карта, Рута, наверное, тоже лежала бы сейчас где-нибудь кучкой серого тряпья. А потом ее бы тоже нанесли на карту, новым ориентиром. И кто-нибудь из сталкеров, проходя мимо, думал бы: "Вот, наверное, здесь и валяется та дура, которая сунулась в Зону без мужика". Если бы Барабаш рассказал о ней другим... А то бы и вовсе стала безымянным крестиком.
Теперь все это будет не с нею. И Рута быстро зашагала вперед, к красному пятну между камнями.
Скоро автофургон оказался позади. Вокруг рассыпалось накаленное солнцем каменное крошево. А впереди было лишь красное пятно. Оно постепенно приближалось. Снова жарило с неба солнце, под ногами скрипела белая пыль, та же пыль скрипела и на зубах. Но Рута не обращала на всю эту мелочь внимания. Она думала о том, что Барабаш ее, кажется, все-таки обманул. Столько страхов нагнал, столько ловушек на карте нарисовал. А на деле получился пшик, не более... Наверное, они специально сочиняли эти ловушки, чтобы другие к Золотому шару ходить не повадились. Отпугивали людей этими своими ловушками. "Комариные плеши" всякие, "веселые призраки", "зеленки"... Сказки для дураков... Впрочем, они правы. Если бы всякий мог прийти к Золотому шару за своим желанием, мир бы быстро к дьяволу отправился. Люди всякие бывают и желания у них всякие. Кому-то для полного счастья жену брата в постель заполучить достаточно, а кому-то весь мир к ногам подавай...
Красное пятно приближалось. Уже и глазу стало понятно, что это всего-навсего кабина экскаватора. За кабиной виднелся и дальний край карьера - ровная полоса цвета молочного супа. Там и должен быть Золотой шар. Если Барабаш не обманул.
Рута вдруг перепугалась. Обмануть старик вполне мог. Как бы Рэдрик не водил с ним знакомство, относился он к безногому мерзко. Руту иногда даже коробило от того тона, каким Рэдрик с ним разговаривал. Как будто простить ему не мог чего-то... И Барабаш вполне мог отправить ее в путешествие ни за чем. Представляет себе сейчас, как баба Рыжего подходит к краю карьера, смотрит вниз, а там нет ничего. Представляет себе и хихикает. Как хихикал все последнее время, разговаривая с Рэдриком... Сволочь безногая!
Сама не зная почему, Рута вдруг разъярилась. И тут же одернула себя. Ей-то яриться пока еще рано. Вот Рэдрик бы разъярился. Уж он-то бы так разъярился, что не приведи, Господи! И потому не могло быть, чтобы там, в карьере, не оказалось шара. Тогда Рэдрик, вернувшись, переломал бы старому Барабашу ноги. Хотя ног-то у старика и так нет... Значит, переломал бы руки. И Барабаш это знает.
Она остановилась, отряхнула от белой пыли комбинезон и снова зашагала вперед. Подошла к спуску в карьер, глянула в открывшуюся перед нею гигантскую выемку. Прямо от ног уходила вниз размолоченная гусеницами дорога. Справа откос стоял стеной, а слева был полуразрушен, и там, накренившись и упираясь ковшом в обочину, расположился экскаватор. Вокруг ковша кто-то разбрызгал битум, да и откос рядом с экскаватором заляпали какие-то черные сосульки. Дорога бежала мимо, вниз, к дальнему краю карьера, где лежал, отсвечивая на солнце, красноватый шар.