Ю. Кузнецов минует прямую логическую завершённость. Он избегает витиеватой завинченности стиха. Гармония подвластна ему потому, что, с одной стороны, он во власти доступной ему музыки: «…мой дух восстал над общей суетой», с другой — перед лицом важных земных кровных проблем — здесь Отечество, история, будущее.
Если намеренно пристально ещё раз вглядеться в стихи Кузнецова, очевидны строго ограниченные, почти скупые словесно-понятийные средства (во всяком случае, вполне традиционные): душа, звезда, воля, небо… И в то же самое время возникает предчувствие, что любой, пусть самый умелый и яркий неологизм, привнесённый в его поэтический текст, только нарушил бы ощущение пространственности, изменил бы очертания ландшафта, измельчил бы временные глубины, исказил бы,
наконец, строгие черты национального характера. Словом, помешал бы целому куску космоса (космоса живого, энергийного) естественно вырваться в будущее.
Лариса Баранова-Гонченко
(Альманах «Поэзия», 1983, № 35).
Баранова-Гонченко Лариса Георгиевна (р. 1948) — критик, пытавшаяся сформировать в поэзии так называемую возрожденческую плеяду. В советское время она любила бравировать своей приверженностью монархизму. А в «нулевые» годы ей ближе стала компартия, назначившая литераторшу в своём теневом кабинете министром культуры. Но как критик она — ноль.
Впрочем, будем справедливы: в середине 80-х годов оппоненты не раз попрекали Баранову-Гонченко за якобы раздувание масштаба личности Юрия Кузнецова. Так, А. Лаврин в 1985 году возмущался в еженедельнике «Книжное обозрение»: «Разве не она льёт безудержные дифирамбы Юрию Кузнецову — поэту чрезвычайно талантливому, но разделившему мир на сверхчеловека (поэта) и толпу (остальные)».
Сам Юрий Кузнецов Баранову-Гонченко никогда не жаловал. Сохранилось его письмо Виктору Лапшину, датированное 25 февраля 1995 года. Поэт писал: «Небезызвестная тебе Баранова-Гонченко, которой ты сдуру посвятил прекрасные стихи, стала рабочим секретарём в СП РФ. И теперь выступает на всяких сборищах. Очень глупа».
Большую часть времени сидел в баре с Юрием Кузнецовым и Шкляревским. Левитанский смотрел на меня осуждающе. А мне было интересно — что это за современный гений. Он не кажется умным, но какой-то напор уверенности есть. Кажется, большего, чем он написал, не напишет.
Давид Самойлов
(Подённая запись за 14 января 1983 года).
У этого лирического героя — все замашки и повадки гения.
Вытащив «изо лба золотую стрелу Аполлона», услышав «извет о золотой горе», уверившись вполне в собственной богоизбранности, он никому не даст спуску, никого не пощадит. И, ясное дело, первыми получат своё собратья по поэтическому ремеслу — «певцы своей узды, и шифровальщики пустот, и общих мест дрозды». С ними можно вообще не церемониться: «непосвящённая толпа», и всё тут! Пусть уж каждый из них тем утешается, что в понятиях Кузнецова «воздушный Блок» по своему творческому и человеческому значению ничуть не выше безвестного виршеплёта: и того и другого от «высокого царского стола» истинных поэтов приходится отгонять «то взглядом, то пинком»…
Да что Блок, впрочем, когда в кузнецовских стихах и сам Пушкин неизменно возникает в каком-то сомнительном, обидном контексте, когда в собеседники себе новоявленный гений берёт исключительно Гомера, Софокла, мрачного Данта, когда, принимаясь за сочинение комической поэмы, он находит возможным конкурировать только с Рабле — никак не меньше!..
Всем достаётся, ибо всем уготована участь «черни», недостойной даже развязать ремешки на сандалиях Поэта, шествующего своим — неведомым — путём.
И учителям, готовившим Кузнецова к творческому парению в надмирных высях: «Такова была участь всех моих наставников: они меня не понимали».
Сергей Чупринин
(Из книги критика «Крупным планом», М., 1983).
Юрий Кузнецов?
Инфернальный, безнравственный и пр. — пошли в мозгу привычные слова.
Не такой уж он безнравственный, а просто немного тоже позирует, хотя и талантливо, — хочется сказать спокойную фразу.
Владимир Гусев
(Из
статьи «Видеть солнце», напечатанной в альманахе «День поэзии» за 1984 год).
Гусев Владимир Иванович (р. 1937) — критик. Одно время его воспринимали как человека, способного сформировать новую идеологию, которая бы устраивала как «левый», так и «правый» лагерь. Не зря в 1990 году он был избран руководителем Московской писательской организации. Но с годами Гусев свой талант растратил на суету. Большого мыслителя из него не получилось. Хорошего литературного менеджера из него тоже не получилось. При нём в Московскую писательскую организацию людей стали принимать за очень большие деньги. За деньги начали вручать и литературные премии. На эту тему в конце 2011 года по телеканалу «Россия» был показан разоблачительный фильм Бориса Соболева.
В 2012 году под руководством Гусева в Литинституте по творчеству Кузнецова защитил очень слабенькую кандидатскую диссертацию посредственный стихотворец Иван Голубничий.
Здравствуйте Юра! Ваш «День поэзии» не так уже плох, как докладывает Друнина. Обидчивость, недостойная поэта. Он скорее даже лучше других, ибо определённее и идёт в русле А. К. Толстого, что само по себе ново.
Замечателен Ваш «Поединок». Так теперь мало кто пишет. Он и определяет весь сборник.
А вообще уходите от этого, удалитесь и пишите стихи. Вы — сильнейший поэт, воплощающий идеи и подспудные течения времени. Этого достаточно.
Читаю многое, но почти всё проскальзывает. А Вы существенны.
Будьте здоровы.
Ваш
Д. Самойлов
9.02.84
(Письмо Давида Самойлова Юрию Кузнецову).
Куняев — это литературный ширпотреб, а Кузнецов в последнее время впал в дикую мистику.
Владимир Солодин
(Из бесед цензора с комсомольскими редакторами; декабрь 1984 года).
Солодин Владимир Алексеевич — начальник одного из управлений Главлита. В перестройку он контролировал в своём ведомстве художественную литературу. При Ельцине этот чиновник отвечал за информационное освещение событий на Кавказе (в частности, организовал информационную блокаду по освещению осетино-ингушского конфликта).
…Меня поразило несоответствие между великой болью народной и его
[Кузнецова. — Ред.]
в большинстве своём мелкими, эпатажными стихами. Его смешное, взятое напрокат у И. Северянина «суперменство»: «Звать меня Кузнецов. Я один. Остальные обман и подделка». Его совсем не смешная жестокость. Вот стихотворение «Седьмой» — семеро насилуют под мостом родную мать… Какова позиция автора? — а никакая! Сначала поэт пил «из черепа отца», теперь осквернил и образ матери — порочный круг замкнулся.
Юлия Друнина
(«Книжное обозрение», 1986, 11 июля).
Друнина Юлия Владимировна (1924–1991) — поэт. В 1944 году она написала четверостишие: «Я только раз видала рукопашный,/ Раз — наяву и сотни раз — во сне. / Кто говорит, что на войне не страшно, / Тот ничего не знает о войне», которые вошли во все антологии военной поэзии. Однако творчество Юрия Кузнецова ей изначально было чуждо. Не случайно в середине 80-х годов Друнина стала самым яростным критиком этого поэта (перед этим она в главной газете страны — «Правде» в пух и прах разнесла альманах «День поэзии. 1983», главным редактором которого был её нелюбимый стихотворец Юрий Кузнецов; Друнина припомнила в «правдинской» статье сильно задевшее её высказывание Кузнецова о том, что в поэзии для прекрасного пола «существует только три пути: рукоделие (тип Ахматовой), истерия (тип Цветаевой) и подражание (общий безликий тип)».