Звенья разорванной цепи
Шрифт:
Так, держа форменную треуголку под мышкой и левой рукой прижимая к боку ножны со шпагой, она и вошла в спальню своего возлюбленного. Генерал-фельдмаршал этого не ожидал. На нем был лишь турецкий халат, перетянутый шелковым крученым поясом с кистями. Однако, будучи любителем экспромтов, светлейший оценил ее находчивость.
— Браво, мой храбрый капитан! — воскликнул он. — Наконец-то ты здесь… Как я этому рад!
Взяв у нее треуголку, он забросил шляпу на комод, расстегнул портупею со шпагой и в одно мгновение сдернул с плеч курской дворянки армейский кафтан, затем подхватил ее на руки и отнес на широкую кровать.
— Сапоги! Сапоги же… — отбивалась Аржанова.
— Сапоги — ерунда! — со сноровкой бывалого солдата Потемкин-Таврический стянул с ее ног уставную обувь с длинными черными голенищами и швырнул на пол. Шпоры при этом как-то жалобно звякнули.
— Осторожнее… — Анастасия, предвкушая восхитительную ночь, смотрела на него повлажневшими глазами.
— Сегодня я буду твоим денщиком! — хохотал светлейший. — Ну-ка расстегнем камзол… Какие рубашки вы носите, ваше сиятельство? Батистовые или полотняные?
— Батистовые, — ответила она.
— Для чего, душа моя? Идет война и надо экономить. Батистовых даже у меня всего три штуки.
— А чтобы было лучше видно, — Аржанова взяла его руку и положила себе на грудь. Сквозь тонкую прозрачную ткань отчетливо и осязаемо выступил темно-розовый сосок, сразу отвердевший.
Наклонившись над Флорой, Потемкин ладонью сжал всю прелестную округлую выпуклость и губами коснулся соска. Она застонала.
— Ты хочешь этого? — чуть охрипшим голосом спросил светлейший.
— Да!
С аржановской батистовой рубахой Потемкин-Таврический поступил плохо. Он ее порвал, потому что слишком торопился увидеть прекрасное, как само совершенство, тело своей любовницы. Желание, овладевшее им, было жгучим, нестерпимым, отчаянным. Он хотел осыпать поцелуями ее бело-мраморные плечи. Хотел языком провести от начала до конца по длинному грубому шраму, напоминающему шов, сделанный суровой ниткой, в ложбинке между ее грудей. Ему снова явственно представлялось, как клинок кривого мусульманского кинжала раздирает живую христианскую плоть и капли алой крови блестят на срезе этой атласной, пахнущей персиком кожи.
О, проклятые варвары!
Убийства невинных людей, которые вы совершаете, одержимые сатанинской злобой, отзовутся бедствиями для всего вашего племени. Гнев Господень настигнет ваших детей, внуков и правнуков. Не будете вы знать, откуда исходит кара, и не сможете ей противостоять. В страхе падете ниц перед победителями, дабы целовать землю под их сапогами…
Настоящая буря бушевала в душе светлейшего князя. Выход она нашла в исступленных ласках и соитии с той, которая принимала его в свое лоно. Содроганием и почти звериными выкриками она отвечала на каждое его новое движение. Красивая, смелая, забывающая о стыде женщина отдавалась ему безоглядно. Она будто хотела раствориться в любовном экстазе, по силе чувств напоминающем ей ненависть к лютым врагам.
Имеющий большой и разнообразный опыт в «науке страсти нежной», очень избалованный женщинами, Григорий Александрович считал, что шлюх вокруг него полно, и все они, как правило, отпетые дуры. Разговаривать с ними ночью не нужно, а утром — бесполезно, ибо ничего толкового тут не услышишь. Как кобылы в табуне, они спешат на призывное ржание жеребца, подчиняясь инстинкту, но не чувству. Искреннее чувство — редкость, особенно в его положении. Он фантастически богат и всесилен, и женщины, искусно притворяясь, рассчитывают на солидный приз: деньги, драгоценности, земельные пожалования, привилегии для своих родственников.
Мудрая государыня давно научила его угадывать мотивы поступков подданных и быть снисходительным к людям: «дурачества сквозь пальцы видишь, лишь зла не терпишь одного!» Еще Екатерина Алексеевна говорила ему, что никогда не следует мстить. Мстительность — опасное свойство характера для самодержца в России. Русские люди великодушны, однако обидчивы. От монарха они ждут прежде всего справедливости, потом — строгости, потом — щедрого воздаяния за подвиги во славу Отечества.
Не жалея щедрых наград, правда, за другие подвиги, Потемкин развлекался со своими подружками в прежние годы. Он с удалью тратил не только деньги, но и собственные силы. И вдруг совсем недавно открылась ему новая истина: деньги прибывают и остаются у него, но вот силы куда-то уходят. Их надо беречь и дарить только тому, кто воздаст сторицей…
Дважды поднявшись на вершину своей бешеной страсти, они крепко обнялись и затем уснули беспробудным сном.
Поздним утром молодой камердинер генерал-фельдмаршала, Иван, довольно долго стучал в дверь спальни и звал барина. Наконец ему ответил низкий женский голос. Слуга вошел. Потемкин-Таврический еще лежал в постели. Крупную его фигуру прикрывал шерстяной шотландский плед, лицо казалось несколько осунувшимся, но единственный глаз смотрел бодро и весело.
Завтрак по приказу Главнокомандующего принесли ему в кабинет. Камердинер Иван с любопытством поглядывал на княгиню Мещерскую, одетую в пехотный кафтан с офицерской наградой в петлице и причесанную по-армейски: косичка на спине и букли, закрученные над ушами. Обычно генерал-фельдмаршал завтракал не спеша и очень плотно. Потому слуга по очереди подавал им блюда: ростбиф, сыр «пармезан», салат из свежих овощей с брынзой, почему-то называемый здесь «греческим», яичницу, шкворчащую на раскаленной сковородке. В довершение Иван водрузил в центре стола горячий металлический кофейник и вазу со сдобными булочками, обсыпанными маком.
Их деловой разговор начался сразу, еще при появлении ростбифа, однако шел на французском языке, поскольку камердинер крутился возле стола. Говорила в основном Аржанова. Это был ее краткий отчет о конфиденциальной работе в Таврической губернии и поведении крымско-татарской общины в последние шесть месяцев.
О деятельности исламского террористического подполья, получавшего деньги и оружие из Турции, светлейший князь и так знал немало. Но Флора расцветила рассказ некоторыми деталями, не попадавшими в ее официальные отчеты.
Например, она поведала о долгом споре за участок у реки Бельбек в деревне Учкуй. Затеял его подпоручик конного крымско-татарского полка Мустафа-эфенди — подумать только! — с контр-адмиралом Ушаковым. Сначала хитрый мусульманин взял деньги у флотоводца за аренду, потом — за покупку участка, но при оформлении купчей на него от всего отказался. И таврический губернатор Жегулин принял его сторону! [9]
— Почему? — удивился Потемкин и даже поставил чашку с кофе обратно на блюдце.
9
Государственный архив Автономной Республики Крым, фонд 6, дело 313, листы 3–5.