Зверь из бездны
Шрифт:
И это могло означать, что я все-таки нездоров. Болезнь крылась не в теле — в этой видимой оболочке человека, болезнь охватила другие, невидимые обычным зрением слои моего бытия, моей сущности. Другой вопрос: можно ли осознавать себя больным, если ты действительно болен — не телом, а тем, что находится в иной плоскости? Если я способен предположить, что болен — значит, на самом деле я здоров?..
И тогда напрашивается иной вывод: я попал в тот самый мир (или в преддверие того мира), который когда-то посетила душа землянина Данте…
Вспомнились черные треугольники — два черных рога того, кто престол свой хотел вознести выше звезд — и мне стало холодно и жутко. Я поднял воротник куртки и вдруг почувствовал, что кто-то стоит за моей спиной. Ощущение было очень отчетливым, но мое чувство опасности молчало. Внутренне собравшись, готовый в любой момент вскочить на ноги или быстро откатиться в сторону, я медленно обернулся.
Сзади никто не стоял. Это было первое, что я осознал. И почти сразу же понял и другое: пейзаж изменился. Равнина за моей спиной исчезла, на ее месте стеной стоял лес — не светлый, пронизанный солнцем лес, в котором приятно дышать, гулять и лежать на пригорке, заложив руки за голову, глядя на плывущие под пухлыми облаками вершины и слушая щебет птиц, а угрюмая чаща, сонмище толстенных корявых стволов, обросших серым мхом, прочная сеть ветвей с понурыми листьями размером побольше моей ладони…
Я бросил быстрый взгляд по сторонам и вскочил с того, что только что было пожухлой травой плоской равнины. Нет, не на равнине я стоял, а на затянутой серым мхом поляне, со всех сторон окруженной насупившейся чащобой. (Мелькнул и сразу же пропал какой-то обрывок воспоминаний — я когда-то уже был здесь, в эти недели или месяцы?) На дальнем краю поляны, под низким пологом ветвей кто-то сидел, привалившись спиной к замшелому стволу.
Как вести себя? Сделать вид, что ничего не заметил? Ждать, когда тебя окликнут или подойдут? Подойти самому?
Я выбрал последнее. Провел рукой по груди, убедился, что эманатор никуда не исчез из внутреннего кармана куртки, и, медленно ступая по податливому мху, направился к тому, кто неподвижно сидел под ветвистым лесным великаном на краю поляны.
Я приближался к нему, но он не менял позу. И только когда я остановился в трех шагах от него, он открыл глаза, сдвинул набок мохнатую шапку и подтянул колени к животу. Вид у него был нелюдимый — этакий лесной отшельник из сказок. Длинные спутанные волосы с проседью. Длинная спутанная борода. Впалые щеки, крючковатый нос, равнодушные, глядящие сквозь меня серые глаза. На нем была перехваченная поясом изодранная куртка цвета пепла от костра и такого же цвета штаны с дырами на коленях. Был он бос, и под ногтями у него на ногах чернела грязь. На его поясе висел небольшой серый мешочек, перевязанный узкой серой лентой.
Я не знал, какую линию поведения избрать: то ли самому начать задавать вопросы, то ли предоставить это ему. Хотя никакого желания проявлять инициативу он не выказывал. Стоять молча и разглядывать его было мне как-то неловко, а просто повернуться и уйти я не считал целесообразным — возможно, он что-то прояснит для меня? Поэтому я решил вызвать его на разговор.
— Добрый день, — преодолев какой-то внутренний барьер, сказал я. — Где это мы находимся? — Ничего другого просто не пришло мне в голову.
Я был не совсем уверен, что Отшельник ответит, но он, все так же рассеянно глядя сквозь меня, разжал потрескавшиеся губы и медленно произнес совершенно безжизненным голосом, переводя дыхание после каждой фразы:
— В лачуге было сыро и темно… в углу кривилась старая кровать… И черных птиц таинственная рать… поднявшись с пола, ринулась в окно…
Он замолчал, лицо его словно окаменело. Теперь Отшельника можно было принять скорее за какой-то предмет, позаимствовавший форму человеческого тела, чем за человека. Хотя почему я решил, что передо мной человек?..
Насколько я понял, Отшельник изрек какие-то стихи. Причем абсолютно не связанные с моим вопросом, если только не был в них скрыт особенный, недоступный мне смысл. Дело казалось безнадежным, но я все-таки еще не отказался от намерения хоть что-то узнать.
— Где мы находимся? — повторил я. — Я попал сюда из пещеры, с планеты Серебристый Лебедь. Это Серебристый Лебедь? Вы здесь живете?
После довольно длинной паузы статуя Отшельника вновь зашевелила губами:
— Когда в ночи утонет тусклый вечер… и за окном заноет горький ветер… вдруг тяжкий груз опустится на плечи… убийц-воспоминаний…
Мне показалось, что в этих сказанных безжизненным голосом словах Отшельника мелькнул все-таки проблеск смысла… вернее, даже не проблеск, а тень, полунамек на тень. А может быть, я тоже начинал впадать в безумие здесь, в этом нереальном мире… или в мире иной реальности?
— Что вы здесь делаете? — еще раз спросил я, теперь уже без всякой надежды. — Кто вы?
И вновь Отшельник ответил, не меняя позу, и даже перестав шевелить губами, словно и это стало ему не под силу:
— И вот томлюсь в темнице ночи… а мысль — змея… Что гадкий карлик мне пророчил?.. Вдруг это я?.. Безумен, зол, обижен всеми… боль затая… бредет в ночи, бредет сквозь время… Он — это я…
Что-то такое, кажется, прорывалось, но я уловил ключевое слово: «безумен». Отшельник был безумен… для меня… По отношению ко мне. Мы с ним находились в разных измерениях.
И тут же еще раз закралась другая мысль: нет никакой другой реальности, нет никакого Отшельника, вообще ничего нет. И провалился я не куда-нибудь, а в глубины собственного подсознания, которые мне абсолютно неизвестны… И все это потому, что я приблизился к опасному фронтиру Серебристого Лебедя — и фронтир повредил мой мозг, мою психику. Возможно, все мы — и я, и Стан, и Патрис Бохарт, и Рональд, и Деннис — лежим сейчас в пещере проклятого острова Ковача, растворившись в собственном безумии.
Ну не безумием ли можно считать этот текучий, меняющийся мир, который претерпевает странные метаморфозы, стоит только обернуться, этот мир, где предметы ускользают от тебя, переливаясь в другие формы? Оглянись, Лео Грег, и ты получишь еще одно подтверждение!
Я отвел взгляд от постепенно зарастающего серым мхом Отшельника — это был уже почти бугор, а не статуя — и медленно повернул голову.
За моей спиной не было лесной поляны. И равнины тоже не было. Я успел разглядеть какие-то светящиеся шары — и грозный рев заставил меня вновь повернуться лицом к бугру-Отшельнику.