Зверь в тени
Шрифт:
Рядом с шерифом Нильсоном стоял мой отец; глядя на меня, он сиял так, словно я готовилась заявить об изобретении лекарства от рака. Агент из Бюро уголовных расследований – по виду ирландец – стоял чуть позади обоих с угрюмым выражением лица.
– Мы так рады, что вы выступаете, – громко провозгласил шериф Нильсон, обведя рукой толпу. – Местные девушки. Это хорошо. Правильно. Пэнтаун вами гордится.
– Спасибо, сэр, – сказала я, усомнившись в том, что он смог бы расслышать мои слова в гомоне ярмарки.
– Хотя, – продолжил шериф,
Глаза Морин сузились:
– Вместо того чтобы запрещать нам сиять, лучше велите им прекратить пялиться.
Губы приезжего агента задергались, как будто его подмывало рассмеяться. Гулливер Райан – вот как его звали. Я вспомнила.
Но то, что он все еще оставался в нашем городе, было недобрым знаком.
Шериф поднял вверх руки, задабривая Морин; рот изогнулся в легкой улыбке:
– Увы, такие уж мы, мужчины. Под красивыми словами и одеждой мы животные. И с этим нужно смириться.
Повисшую в воздухе неловкость разрядил зазвеневший бубен Джуни. Сестренка пряталась за динамиком; высотой платформы ее сандалии не уступали босоножкам Морин, короткие малиновые шорты и кроваво-красный топик открывали больше, чем прикрывали.
«Она старается казаться взрослой», – подумала я. Я тоже старалась, пока Джуни не сказала мне без всяких обиняков: «В этой мешковатой футболке, необъятных брюках палаццо и шлепках без задника ты похожа на древнюю старушенцию».
В свете того, что присоветовал нам сейчас шериф Нильсон, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание, замечание сестренки показалось мне смешным – точнее, ироничным. Потому что в какой-то момент я сама предложила поменять название нашей группы на «Бабусек», разделять волосы пробором посередине, надевать очки в круглой оправе и бесформенные платья. Тогда нам точно не пришлось бы беспокоиться о том, как мы выглядели. Но Бренда с Морин мигом наложили вето на мое предложение.
– Я действительно горжусь вами, девочки, – заявил отец, вторя Нильсону.
Бренда, отвернувшаяся от шерифа, вежливо улыбнулась ему. А взгляд Морин устремился поверх толпы. Кого она ждала? Я нажала носком ноги на педаль барабана: послышался слабый «бум», который можно было услышать, лишь стоя на сцене. Мне не понравилось, что Морин проигнорировала отца. Это было грубо с ее стороны. Словно почувствовав мое неодобрение, Морин обернулась и моргнула, как будто очнулась от дремы. А потом ухмыльнулась.
– Спасибо, – сказала она, обращаясь к отцу и Нильсону. И принялась возиться с циферблатом своего усилителя.
– Вы не возражаете, если я поднимусь на сцену и представлю вас? – спросил шериф, обратив вопрос мне.
Еще больше разволновавшись, я посмотрела на Бренду. А та вдруг резко побледнела. До нашего выступления остались считанные минуты. Мы, наконец, полностью осознали: оно действительно состоится!
– Все готовы? – спросила Бренда.
Морин кивнула, ее лицо запылало. Джуни затряслась так сильно, что бубен в ее руке зазвенел, не дождавшись удара. При виде напуганной сестры я, как ни странно, ощутила прилив уверенности.
– Ты готова, Июньский Жучок? – подмигнула я девочке.
Джуни кивнула, но рта не открыла. И я заподозрила, что услышала бы клацанье ее зубов, разомкни она губы.
– Мы в порядке, – кивнула я Бренде, подкрепив слова заверяющей улыбкой.
Та свирепо ухмыльнулась шерифу:
– Представьте нас.
Глава 14
– Это было потрясно! – завопил в восторге Клод. – Так хорошо вы еще никогда не играли.
Я кивнула, все еще ошеломленная. Клод был прав. Мы начали немного скованно и несогласованно, как будто играли три разные песни. Какой-то козел попробовал нас освистать. Но ко второй композиции даже те люди, что пришли на ярмарку не ради музыки, начали на полпути разворачиваться и стекаться к сцене, таща с собой чучела, доставшиеся в качестве приза, и надкусывая липкую сладкую вату.
Под нашу третью песню все пустились в пляс.
Люди принялись танцевать!
Чужие, незнакомые нам люди, с которыми нас ничто не связывало.
Вот тогда Морин прокричала: «Вальхалла!» И мы украдкой переглянулись над нашими инструментами, потому что уже пребывали в ней, в небесном чертоге нашей музыки, взмывали ввысь и падали, творя волшебство.
Я могла бы проиграть всю ночь, но все закончилось до ее наступления.
Шериф Нильсон запрыгнул на сцену, схватил Морин за руку, прошептал что-то ей на ухо, а потом пропыхтел в микрофон:
– Давайте похлопаем Girls из нашего Пэнтауна!
Аплодисменты пробрали меня так, словно их ввели мне с внутривенными инъекциями.
Техники Джонни Холма засновали по сцене, передвигая и подключая свое музыкальное оборудование; и каждый из них норовил пожать нам руки. Пока они складировали наши инструменты в углу, мы упивались успехом. А потом, не чуя под собой ног от радости, перебрались в зону за кулисами. Там нас поджидали Клод, Эд, Рикки и Ант. Морин бросилась в объятия Эда. Но даже это не смогло меня расстроить. Я слишком высоко парила от счастья.
– Что ты думаешь, Эд? – спросила Морин. – Тебе понравилось, как я играла?
– Конечно, – ответил парень, выпятив губы.
Похоже, он считал этот жест классным. Сегодня Эд выглядел круче Фонзи из ситкома «Счастливые дни» – в белой футболке, джинсах и ботинках на высоких каблуках, увеличивавших его рост почти на четыре сантиметра. В черных напомаженных волосах парня эффектно отражался свет прожекторов.
– Мне кажется, мы незнакомы? – Эд развернул Морин так, чтобы она не заслоняла ему Джуни, распаленную и сияющую после выступления. – Как тебя зовут, прелестница?