Зверинец верхнего мира
Шрифт:
– Угораздило же, – бормотал он, – дважды жениться, и оба раза на бесплодной девке. Вы подумали хоть о том, что теперь скажет мама?
Я ничего не отвечал. Мама может не вынести такого удара, если только мы не успеем вовремя и не спрячем остатки до ее прихода. Оксаночка, вот та невозмутимо продолжала орудовать мастихином, упираясь рукой в крышку, и пот из ее подмышек падал прямо на очищенный картон. Свою шерстяную кофту она давно сбросила, и только полоски прозрачного скотча блестели у нее на плечах. Эту сложную систему поддержки живота изобрел Парашютист. Она начиналась на Оксаночкиных плечах, забиралась под вялые маленькие груди, закреплялась на талии и на крестце. Не вставая
– А я не понимаю, что в этом такого. Мама и сама всегда жалела, что он розовый. Пускай бы, говорит, был красный, как у твоего деда. Все-таки я тоже была когда-то комсомолкой.
– За утро вы не успеете, – сказал Парашютист. Я не выдержал:
– Будешь причитать или все-таки поможешь?
Парашютист ушел на кухню и принес оттуда железную банку с гвоздями. Обдирая розовую бумагу, мы с Оксаночкой погнули, а кое-где совсем измяли аляповатую окантовку из толстой фольги. Звездочки пришли в негодность. От мамы, конечно, и это не укроется. Сашка часто доставала мед с антресолей, и, думаю, звездочки, разорванная бумага и расшатанные гвоздики – это все на ее совести. Говорила же ей мама: «Сашка, достаешь мой гроб, так не бери его за ручки!» Теперь все это придется ремонтировать мне и Парашютисту.
Утром Сашку позвали к телефону. Я бы и сам хотел знать, кто.
– Не хватало еще, чтобы она на стороне загуляла! – ворчала мама всякий раз, когда Сашке кто-то звонил.
– Зачем вы так? – огрызался Парашютист. – Наши отношения держатся на полном доверии.
– Доверии… Ну-ну, только в нашем роду это часто случается.
Сашка мурлыкала в трубку, и я слышал, пока зашнуровывал ботинки: «Нет. У нас ее больше нет. Да. Мама ее унесла. Вчера. “Я возьму ее в садик, показать деткам. Детки запрыгают от восторга и будут отдавать ей свою манную кашу”. Костик, мама ее в сад отнесла, вот вернет, я сама тебе позвоню. Придешь и поиграешь».
В четверг я вешаю на дверь табличку:
ЧЕТВЕРГ – НЕПРИЕМНЫЙ ДЕНЬ
В четверг ко мне приходит Петр Сергеевич, и мы с Петром Сергеевичем играем вот в какую игру.
Сначала Петр Сергеевич не дает мне спать, и это с его стороны большое свинство. Он щекочет меня и все спрашивает, какую прибавку к зарплате я бы хотел и каким шампунем пользуется Царь-Жопа. Откуда мне знать? Тогда Петр Сергеевич совсем расходится. Он обещает мне, что начнет вспоминать молодость, если я сейчас же не влезу на стол и не сменю все лампы дневного освещения, которые уже не горят. Так как я приготовился ко сну и на мне нет костюма, это должно доставить ему удовольствие, но я отказываюсь. Мне довольно и моей настольной лампы, чертежной, видавшей виды, купленной еще моими родителями, когда я чуть было не поступил на архитектурный факультет. Петр Сергеевич ехидно высмеивает мою непригодность ни к какому практическому делу. Гвоздя в доме забить я не могу. Поскольку проигрывает тот, кто рассердится, я креплюсь, я стою у стола босиком и очень хочу спать. Если руководство в это время позовет Петра Сергеевича к телефону, он попросит меня снять трубку. «Кого? – спрошу я не очень-то вежливым голосом. – Ах, этого полудурка? Они играют. Сегодня четверг». И брошу трубку так, чтобы это слышали. Но сегодня Петра Сергеевича так настоятельно приглашали делать искусственное дыхание одному психоаналитику, что он не посмел отказать, оделся и ушел. А жаль. Игра могла бы продолжаться, а я мог бы многое еще рассказать. Но вот мое откидное кресло для сна. Мама не могла унести черепахи. Пристегнуть ремни, чтобы не вывалиться. Наново обтянутый красной тканью гроб будет для нее сюрпризом. Жаль, что Петр Сергеевич ушел, и его запасное кресло пусто. Некому подвинуть телефон и еще раз спросить об этом Сашку. До пепельницы я уже не дотянусь, в конце концов, это и не ва…
Телефон зазвонил в начале седьмого вечера. Мой язык не сразу отклеился от верхнего нёба.
– Да, это я. Спасибо. Попросите его не ставить входную дверь на сигнализацию.
Секретаря об этом лучше не просить. Все равно не удержит в голове, все равно забудет. Боже, ну и вой!
– Давайте погуляем, – сказала Оксаночка.
– Сегодня без меня.
– ?
– Я многое, моя милая, должен буду вспомнить.
– ?
– Меня разбудил телефонный звонок.
– Я ревную тебя к твоим отчетам.
– Возьми Сашку и велосипеды.
– У Сашки Костик.
– Значит, мама вернула черепаху?
– Нет, но Костик все равно пришел.
– Вышвырнуть его?
– Что ты, он такой милый. Из своей комнаты, с низенького дивана, Сашка зовет:
– Оксаночка, иди же скорее. Костик хочет попрыгать у тебя на животе!
Лицом просветлев, убежала от меня лукавая Оксаночка… Кто такой Костик? Никогда его не видел.
Через час понимаешь, что, если не выпроводишь их на прогулку, так и будешь рвать бумагу. Петр Сергеевич не допускает исправлений. «А ты думаешь, как я в семидесятые писал стихи? Фломастером, так, чтобы едва касаться бумаги. Случайное слово, оно самое верное».
– Сашка, обогрей его. Нельзя мне, чтобы он был такой холодный!
Я зову Парашютиста и прошу его вывести всех.
– Куда хочешь. Вот тебе сотня. Просто принес работу на дом. Ну, что ты стоишь? Иди, одевай их всех. И Костика, Костика тоже уведи.
– Сотни мало, нас же четверо.
– Возьми еще сотню, две, три возьми. И возьми мои часы. И мой пейджер. И чтобы два с половиной часа вас тут не было. Как? Ты меня понял?
Изобразив радость, Парашютист отправляется в комнату к девочкам. Я достал фломастер и на черновом листке, не отрывая руки, как учили в первом классе, начертал:
Отчет о сновидении 21 ноября 1998 г., в четверг, когда Вас, Петр Сергеевич, вызвало начальство.
– Вот только Костик…
Оборачиваюсь – Парашютист. Собравшись на прогулку, он для чего-то взял мамину палочку и стоит, опирается на нее, сгорбленный: палочка-то ему коротковата.
– Это тебе зачем?
– На случай, если придется подъехать в автобусе…
– Чтобы сгонять сидячих старух?
– Ну да.
– Нашли развлечение. Но что там с Костиком?
– Его… Он сам не ходит. Его должны… за ним зайдут.
– Когда?
– Часа через два. У меня только два часа. Но ведь и это хорошо. За два часа я, пожалуй, успею с моим отчетом. Пускай они заберут этого Костика. Кто такой этот Костик?
В прихожей обувается Сашка. Парашютист, на коленях стоя, зашнуровывает старые, растоптанные сапоги на Оксаночкиных ножках, распухших от отека и больше не природных ее крошечной обуви, сложенной на антресоль около маминого гроба.
– А где же Костик?
– А Костика мы оставили с тобой. Он не гуляет. И потом, за ним могут зайти и пораньше. Ты уж извини.
– Да он будет молчать, мы же уходим.
Грохнула железная дверь.
Снег растаял, земля замерзла, вода на асфальте превратилась в каток. Я придвинул к себе бланк отчета и стал заполнять графы анализа.
Эпизодов – пять.
Цветность – максимально приближенная к реальности. Соответствует октябрьскому пасмурному полудню вне помещений.
Место – пленэр, интерьер ночного клуба.
Время – неопределенное.
Реальное время – между 9:00 утра и 6:35 дня.