Звериной тропой. Дилогия
Шрифт:
***
Лето — хорошее время…
На площадке перед логовом приятно вытянутся всем телом, щурясь на солнце и изредка вылизывая лапу, на которой еще сохранились следы оленьей крови. Лето — сытное время. Там и тут под кустами лежат маленькие детеныши травоедов, а иногда удается поймать и мамашу — оленуху, пытающуюся спасти дитя от подкравшегося леопарда. И тогда когти передних лап впиваются в шею глупой самки, а клыки вонзаются в горло и теплая оленья кровь восхитительно наполняет пасть. Жертва еще дергается, пытаясь подняться на подгибающиеся ноги, но ни один олень не смог вырваться из клыков Рваного Уха. Когда добыча прекращает трепыхаться, можно распороть нежное брюхо, и насытится, начав с мягкой и податливой требухи. То, что останется, нужно затащить на ближайшее подходящее дерево,
Лето — хорошее время…
***
В конце лета человек редко возвращался в свое убежище у поваленного дерева.
Ночевал там, где заставала темнота, ел там, где добывал пищу. Он ел сырое мясо и полюбил вкус теплой крови. Наевшись, растягивался на подходящей площадке и спал несколько часов, после чего шел собирать ягоды или искал щавель, дикий лук, еще какие съедобные травки. Как-то, проходя мимо первого своего логова, заметил на растущих поблизости кустах множество орехов. Оборвал все, которые смог найти, сгрёб в кучу, наелся, но орехов осталось еще много. Какое-то время рассматривал их, вспоминая что-то, потом вскочил, захватил, сколько смог и отнес в бывшее беличье дупло. Перетаскав всё, забил вход в дупло камнями, осмотрел сделанное, тряхнул отросшими волосами, почесал заросший бородкой подбородок и убежал.
***
Поспела, переспела и стала осыпаться черника, отошла ежевика. Птицы вырастили и поставили на крыло потомство. По равнине стада диких быков начали перемещаться с севера на юг, над ними потянулись стаи птиц. Потомство оленей, лошадей и антилоп подросло и уже легко убегало от пытающегося поймать их старого леопарда. Рваное Ухо неделями не мог никого убить и ходил злой и голодный.
Силы уходили, старик все чаще ложился спать с пустым желудком.
В этот день он долго лежал в своем логове, собираясь с силами перед тем, как выйти. Когда он наконец выбрался наружу и начал пробираться между камней к зарослям кустарников, порыв ветра донес до него запах чужака. Из-под низко свисающих ветвей за ним следили желтые глаза конкурента. Конкурента молодого и сильного, слабый и больной пахнет иначе. Рваный замер, припав к земле, вздыбив шерсть вдоль позвоночника, и зарычал.
Пришелец ответил таким же рычанием и выскользнул из зарослей на полусогнутых лапах, почти цепляя брюхом за землю. Какое-то время они глядели друг на друга, потом леопард с разорванным ухом прыгнул в сторону и исчез. Охотничьи угодья и логово очередной раз сменили хозяина.
***
Нужно не шуметь и долго сидеть совершенно неподвижно на самом краю ручья. Со временем его обитатели перестанут обращать на тебя внимание, и какая-нибудь рыба может подплыть достаточно близко для верного броска. Тогда тело скорчившегося на берегу человека пружиной разворачивается, и цепкие руки впиваются в неосторожную добычу. Через несколько минут на пожухлой траве от нее остаются только обгрызенная голова и блестки чешуи.
Человек больше не выглядел в горах чужеродным объектом. Босой, голый, с падающей на спину гривой волос и спутанной бородой, он буквально растворился в осеннем лесу, без звука скользнув в прибрежный кустарник. В движениях его больше не было и тени неловкости цивилизованного человека, ему не нужно было думать, как и куда поставить ступню, тело само перемещало себя в пространстве, являясь частью окружающей его природы. Органы чувств фиксировали любые изменения в окрестностях, а отвлеченные размышления не мешали мозгу заниматься поиском пищи и источников опасности. Мысли человека были простыми и понятными, он думал о еде и жажде, об удобном месте для ночлега, о погоде, иногда — о самках. А еще это были мысли без слов, потому что человеку стали не нужны слова. Только во сне иногда всплывали непонятные и беспокоящие картины, и тогда человек подхватывался и садился, тревожно таращась в окружающую темноту, но вскоре успокаивался и, свернувшись калачиком, засыпал, продолжая чутко прислушиваться к ночным звукам.
Мелкие зверьки и птицы давно поняли, что от этого хищника нужно держаться подальше, и в поисках добычи человек проходил многие и многие километры по горам и ущельям, но почему-то всегда возвращался к месту, где впервые попал в эти края.
Время шло, трава пожелтела и пожухла, стало холодать. Горные бараны, все лето карабкавшиеся по неприступным скалам, изредка спускаясь на альпийские луга и к водопою, начали чаще выходить к верхнему краю лесов. В этот раз старый баран поплатился за интерес к побегам растущего на опушке кустарника — незамеченный им человек рухнул ему на спину с ближайшего дерева, ударом ног сломав позвоночник. После чего зажал блеющую жертву коленями, примерился и сильным рывком сломал барану шею. Поднялся на ноги, взвалил добычу на загривок и исчез в лесу.
Человеку еще никогда не удавалось добыть столько мяса сразу. Он решил отнести его к воде, чтобы не бегать далеко с полным желудком, когда захочется напиться.
Выйдя на берег ручья, сбросил баранью тушу на камни и напился, встав на четвереньки. Потом подобрал удобный каменный обломок, пару раз ударил его другим, чтобы получился острый скол, и сильным ударом вспорол добыче брюхо.
Голокожий пожирал теплую, парящую в прохладном воздухе баранью печень, когда легкий шорох травы заставил его обернуться. В десятке шагов от него припал к земле грязным брюхом худой старый леопард. Пятнистый хищник, ошалевший от запаха свежей крови, бросился бы сейчас и на серого медведя, но хищник двуногий не собирался уступать ему добычу. Взгляд серых глаз человека уперся в желтые глаза леопарда, и рычание из человеческого горла ответило на рык звериной глотки. Низко присев на пружинящих ногах, подавшись чуть вперед и подняв кисти согнутых в локтях рук почти на уровень глаз, человек снова рявкнул на припавшего к земле леопарда. Зверь прыгнул.
Двуногий скользнул на шаг назад, когда противник уже летел, и леопард упал на землю на расстоянии вытянутой руки от него. Повторить бросок кошке уже не пришлось — правый кулак человека врезался прямо в черный нос хищника. Удар пришелся в место, в котором собрано огромное количество нервных окончаний. Оглушенный леопард на какое-то время потерял ориентацию, и ринувшийся в атаку человек подмял под себя вяло сопротивляющееся пятнистое тело. Спустя несколько секунд шейные позвонки леопарда хрустнули, и победитель хрипло заревел, стоя над трупом поверженного противника.
Покачиваясь, как на пружинах, на полусогнутых ногах, победитель огляделся вокруг, проверяя, не осмелится ли еще кто-нибудь бросить ему вызов, пнул пятнистую тушу и направился к недоеденной бараньей печенке, на ходу слизывая кровь, текущую из нескольких параллельных царапин на правом предплечье.
ГЛАВА 4
Медленные невидимые волны накатывают одна за другой, поднимая и опуская тебя, равномерно и непрерывно. Вверх, миг задержки, и очередной долгий спуск. Мысли приходят такие же медленные, неторопливые… Совершенно необычное ощущение отстранённости от себя самого. Будто одновременно находишься во множестве мест, либо все эти места находятся в тебе. Вот — стоишь на палубе несущегося корабля, корабль военный, ты знаешь это, он через несколько минут вступит в бой. Носовой бурун выше бортов, стволы орудий разворачиваются в сторону невидимого врага. Звуки не слышны, людей не видно, твоё присутствие — только взгляд и дрожь палубы под ногами, которых не ощущаешь. И в то же время ты лежишь в тёмной комнате заставленной тяжёлой грубой мебелью, устеленной звериными шкурами. Освещение — пламя толстой свечи бурого воска, стоящей на столе в резном деревянном подсвечнике. Уютная тёплая тяжесть мехов на плечах и бесшумное шевеление теней на бревенчатых стенах, скатившаяся с края свечи капля воска, рывок которой почти сразу останавливает прохладный воздух, заставляя густеть, терять подаренную пламенем прозрачность, замедляться, приковывая к стенке свечи очередным наплывом.
Таких мест — бесконечное множество, непонятным образом находишься сразу во всех, но не до конца, или не весь. Для описания этого одновременного присутствия и отсутствия людьми просто не придумано слов. Есть осознание, что стоит лишь захотеть, сосредоточиться на одной из этих картин, и лопнет плёнка тишины, нахлынут звуки, налетят запахи, появятся люди и животные, окружат, привяжут, станут единственно возможной реальностью. И понимание того, что делать это не нужно. Не нельзя, именно не нужно, и главное — нет желания делать. А неугомонные качели без остановок и перерывов поднимают и опускают тебя, укачанное на невидимых волнах сознание плывёт, рассеивается, исчезает…