Зверобой, или Первая тропа войны
Шрифт:
— Он явился к нам вчера вечером и пробыл со мною в ковчеге два или три часа, пока я не ушла от них. Я боюсь, Уа-та-Уа, что он пришел сюда за скальпами, так же как мой бедный отец и Гарри Непоседа.
— А почему бы и нет? Чингачгук — красный воин, очень красный, скальпы приносят ему славу. Он, конечно, будет искать их.
— В таком случае, — серьезно сказала Гетти, — он так же жесток, как все другие. Бог не простит краснокожему то, чего не прощает белому.
— Неправда! —
— Тогда его должны мучить по ночам дурные сны. Нельзя быть жестоким и надеяться на прощение.
— Он не жесток, не за что его винить! — воскликнула Уа-та-Уа, топнув своей маленькой ножкой по песку и покачивая головой. — Говорю тебе, Змей храбр. На этот раз он вернется домой с четырьмя — нет, с двумя скальпами.
— И для этого он пришел сюда? Неужели он отправился так далеко, через горы, долины, реки и озера, чтобы мучить своих ближних и заниматься этим гадким делом?
Этот вопрос сразу потушил загоревшийся было гнев оскорбленной индейской красавицы. Сперва она подозрительно оглянулась по сторонам, как бы опасаясь нескромных ушей, затем пытливо поглядела в лицо своей подруги и наконец с девической кокетливостью и женской стыдливостью закрыла лицо обеими руками и рассмеялась таким музыкальным смехом, что его следовало бы назвать мелодией лесов.
Впрочем, боязнь быть услышанной быстро положила конец этому наивному изъявлению сердечных чувств. Опустив руки, это порывистое существо снова пытливо уставилось в лицо подруги, как бы спрашивая, можно ли доверить ей важный секрет. Хотя Гетти не могла похвастать такой ослепительной красотой, как Юдифь, многие полагали, что лицо ее еще больше располагает в свою пользу. Оно выражало всю неподдельную искренность ее характера, и в то же время в нем не было тех неприятных черт, которые часто свойственны слабоумным. Подчиняясь внезапному порыву нежности, Уа-та-Уа обняла Гетти с таким чувством, непосредственность которого могла сравниться только с его горячностью.
— Ты добрая, — прошептала молодая индианка, — ты добрая, я знаю. Так давно Уа-та-Уа не имела подруги, сестры, кого-нибудь, чтобы рассказать о своем сердце! Ты моя подруга, правда?
— У меня никогда не было подруги, — ответила Гетти, с неподдельной сердечностью отвечая на горячие объятия. — У меня есть сестра, но подруги нет. Юдифь любит меня, и я люблю Юдифь. Но мне бы хотелось иметь также подругу. Я буду твоей подругой от всего сердца, потому что мне нравится твой голос, и твоя улыбка, и то, как ты судишь обо всем, если не считать скальпов…
— Не говори больше о скальпах, — ласково
— Меня зовут Гетти, хотя в Библии это имя пишется «Эсфирь».
— Почему? Нехорошо так. Совсем не надо писать имена. Моравские братья пробовали научить Уа-та-Уа писать, но я им не позволила. Нехорошо делаварской девушке знать больше, чем знает воин; это очень стыдно. Мое имя Уа-та-Уа, а я буду звать тебя Гетти.
Закончив, к обоюдному удовольствию, предварительные переговоры, девушки начали рассуждать о своих надеждах и планах. Гетти рассказала новой подруге более подробно обо всем, что она собиралась сделать для отца, а делаварка поделилась своими планами и надеждами, связанными с появлением юного воина. Бойкая Уа-та-Уа первая начала задавать вопросы. Обхватив Гетти рукой за талию, она наклонила голову, заглядывая в лицо подруги, и заговорила более откровенно.
— У Гетти не только отец, но и брат, — сказала она. — Почему не говоришь о брате, а только об отце?
— У меня нет брата. Говорят, был когда-то, но умер много лет назад и теперь лежит в озере рядом с матерью.
— Нет брата, есть юный воин. Любишь его почти как отца, а? Очень красивый и храбрый; может быть вождем, если он таков, каким кажется.
— Грешно любить постороннего мужчину, как отца, и потому я стараюсь удерживаться, — возразила совестливая Гетти, которая не умела скрывать свои чувства даже с помощью простых недомолвок, хотя ей было очень стыдно. — Но мне иногда кажется, что я не совладала бы с собой, если бы Непоседа чаще приходил на озеро. Я должна сказать тебе всю правду, милая Уа-та-Уа: я упала бы и умерла в лесу, если бы он об этом узнал.
— А почему сам не спросит? На вид такой смелый, почему не говорит так же смело? Юный воин должен спрашивать молодую девушку; молодой девушке не пристало говорить об этом первой. Девушки делаваров стыдятся этого.
Это было сказано с негодованием и с великодушной горячно стью, но не произвело особого впечатления на простодушную Гетти.
— О чем спрашивать меня? — встрепенулась она в сильнейшем испуге. — Спрашивать меня, люблю ли я его так же, как своего отца?! О, надеюсь, он никогда не задаст мне такого вопроса! Ведь я должна буду ему ответить, а это меня убьет.
— Нет, нет, не убьет, — возразила индианка, невольно рассмеявшись. — Быть может, покраснеешь, быть может, будет стыдно, но не надолго; затем станешь счастливее, чем когда-либо. Молодой воин должен говорить молодой девушке, что он хочет сделать ее своей женой; иначе она никогда не поселится у него в вигваме.
— Гарри не захочет жениться на мне. Никто и никогда не женится на мне.
— Почему ты знаешь? Быть может, каждый мужчина готов жениться на тебе, и мало-помалу язык скажет, что чувствует сердце. Почему никто не женится на тебе?