Зверобой, или Первая тропа войны
Шрифт:
— Будет ужасно, Зверобой, — внезапно воскликнула девушка, — если что-нибудь худое случится с моим отцом и Гетти! Пока они в руках у ирокезов, мы не можем спокойно сидеть здесь. Надо придумать какой-нибудь способ помочь им.
— Я готов, Юдифь, служить им, да и всем вообще, кто попал в скверное положение, если только мне укажут, как это сделать. Оказаться в лапах у краснокожих — не шутка, особенно если люди сошли на берег по такому делу, как старый Хаттер и Непоседа. Я это отлично понимаю и не пожелал бы попасть в такую переделку моему злейшему врагу, не говоря уже о тех, с кем я путешествовал, ел и спал. Есть у вас какой-нибудь план, который я и Змей могли бы выполнить?
— Я не
— Это было бы неплохо, Юдифь, да, это было бы неплохо. Только бы у нас нашлось достаточно вещей для обмена. У вашего отца удобный и удачно расположенный дом, хотя с первого взгляда никак не скажешь, что в нем достаточно богатств для выкупа. Есть, впрочем, ружье, «оленебой»… оно может нам пригодиться; кроме того, как я слышал, здесь имеется бочонок пороха. Однако двух взрослых мужчин не выменяешь на безделицу, и кроме того…
— И кроме того что? — нетерпеливо спросила Юдифь, заметив, что собеседник не решается продолжать, вероятно, из боязни огорчить ее.
— Дело в том, Юдифь, что французы выплачивают премии, так же как и наши, и на деньги, вырученные за два скальпа, можно купить бочонок пороха и ружье, хотя, пожалуй, не такое меткое, как «оленебой», но все-таки бочонок хорошего пороха и довольно изрядное ружье. А индейцы не слишком разбираются в огнестрельном оружии и не всегда понимают разницу между сутью и видимостью.
— Это ужасно… — прошептала девушка, подавленная простотой, с которой ее собеседник привык говорить о происходящих событиях. — Но вы забываете о моих платьях, Зверобой. А они, я думаю, могут соблазнить ирокезских женщин.
— Без сомнения, могут, Юдифь, без всякого сомнения, могут, — отвечал охотник, впившись в нее острым взглядом, как будто ему хотелось убедиться, что она действительно способна на такое самопожертвование. — Но уверены ли вы, девушка, что у вас хватит духу распроститься с вашими нарядами для такой цели? Много есть на свете мужчин, которые слывут храбрецами, пока не очутятся лицом к лицу с опасностью; знавал я также людей, которые считали себя очень добрыми и готовыми все отдать бедняку, когда слушали рассказы о чужом жестокосердии, но кулаки их сжимались крепко, как лесной орех, когда речь заходила об их собственном добре. Кроме того, вы красивы, Юдифь, — можно сказать, необычайно красивы, а красивые женщины любят все, что подчеркивает их красоту. Уверены ли вы, что у вас хватит решимости расстаться с вашими нарядами?
Намек на личное обаяние девушки явился как нельзя более кстати, чтобы уравновесить впечатление, произведенное тем недоверием, которое молодой человек выразил к верности Юдифи дочернему долгу. Если бы кто-нибудь другой позволил себе зайти так далеко, комплимент, весьма вероятно, прошел бы незамеченным среди вспышки гнева, вызванной подобным сомнением. Но даже неотесанная искренность, которая так часто побуждала простодушного охотника выкладывать напрямик свои мысли, казалась девушке неотразимо обаятельной. Правда, она покраснела и глаза ее на один миг запылали огнем. Но все-таки в глубине сердца она не могла по-настоящему рассердиться на человека, вся душа которого, казалось, состояла из одной только правдивости и мужественной доброты. Юдифь посмотрела на него с упреком, но, сдержав резкие слова, просившиеся на язык, заставила себя ответить кротко и дружелюбно.
— Как видно, все ваши хорошие мнения вы приберегаете для делаварских женщин, Зверобой, если серьезно думаете так о девушке вашего собственного цвета, — сказала
— Вот это правильно! Самая редкая вещь, какую только можно найти на земле, — это по-настоящему справедливый человек. Так говорит Таменунд, мудрейший пророк среди делаваров. И так же должен думать всякий, кто имел возможность жить, наблюдать и действовать среди людей. Я люблю справедливого человека, Змей; глаза его не бывают покрыты тьмой, когда он смотрит на своих врагов, и, обращенные к друзьям, они сияют, как солнце. Он пользуется разумом, который ему даровал бог, чтобы видеть все вещи такими, каковы они есть, а не такими, какими ему хочется их видеть. Довольно легко встретить людей, которые называют себя справедливыми, но редко-редко удается найти таких, которые и впрямь справедливы. Как часто я встречал индейцев, девушка, которые воображали, будто исполняют волю Великого духа, тогда как на самом деле они только старались действовать по своему собственному желанию и произволу! Но по большей части они так же не видели этого, как мы не видим сквозь эти горы реку, текущую по соседней долине, хотя всякий, поглядев со стороны, мог бы заметить это так же хорошо, как мы замечаем сор, проплывающий по воде мимо этой хижины.
— Совершенно верно, Зверобой! — подхватила Юдифь, и по следние следы неудовольствия растворились в ее светлой улыбке. — Совершенно верно! И я надеюсь, что, поскольку речь идет обо мне, вы всегда будете руководствоваться любовью к справедливости. И особенно надеюсь, что вы будете судить меня сами и не станете верить всяким сплетням. Болтливый бездельник вроде Гарри Непоседы способен чернить ими доброе имя молодой женщины, случайно не разделяющей мнения о его собственной особе.
— Слова Гарри Непоседы для меня не Евангелие, Юдифь, но человек и похуже его может иметь глаза и уши, — степенно возразил охотник.
— Довольно об этом! — вскричала Юдифь. Глаза ее загорелись, а румянец залил не только ее щеки, но и виски. — Поговорим лучше о моем отце и о выкупе. Значит, по-вашему, Зверобой, индейцы не согласятся отпустить своих пленников в обмен на мои платья, на отцовское ружье и на порох. Им нужно что-нибудь получше. Но у нас есть еще сундук.
— Да, есть еще сундук, как вы говорите, Юдифь. И когда приходится выбирать между секретом и скальпом, то большинство людей предпочтет сохранить скальп. Кстати, батюшка давал вам какие-нибудь приказания насчет этого сундука?
— Никогда. Он, как видно, рассчитывал на его замки и стальную оковку.
— Редкостный сундук, удивительной формы, — продолжал Зверобой, приближаясь к названному предмету, чтобы рассмотреть его как следует. — Чингачгук, это дерево не растет в лесах, по которым мы с тобой бродили. Это не черный орех, хотя на вид оно так же красиво — пожалуй, даже красивее, несмотря на копоть и повреждения.
Делавар подошел поближе, пощупал дерево, поскоблил его поверхность ногтем и с любопытством погладил рукой стальную оковку и тяжелые замки массивного ларя.
— Нет, ничего подобного не растет в наших местах, — продолжал Зверобой. — Я знаю все породы дуба, клена, вяза, липы, ореха, но до сих пор никогда не встречал такого дерева. За один этот сундук, Юдифь, можно выкупить вашего отца.
— Но, быть может, это обойдется нам дешевле, Зверобой. Сундук полон всякого добра, и лучше расстаться с частью, чем со всем. Кроме того, не знаю почему, но отец очень дорожит этим сундуком.
— Я думаю, он ценит не самый сундук, судя по тому, как небрежно он с ним обращается, а его содержимое. Здесь три замка, Юдифь. А ключ?