Зверобой, или Первая тропа войны

Купер Джеймс Фенимор

— А я считаю, что это можно сделать лишь в самом крайнем случае, Непоседа… Но какое здесь чудесное место! Мои глаза никогда не устанут любоваться им.

— Это твое первое знакомство с озером. В свое время такое же впечатление оно производило на всех нас. Однако все озера более или менее одинаковы: везде много воды, и земли, и мысов, и заливов.

Это суждение совсем не соответствовало чувствам, наполнявшим душу молодого охотника, и он ничего не ответил, продолжая глядеть в молчаливом восхищении на темные холмы и зеркальную воду.

— Скажи-ка, а что, губернаторские или королевские чиновники дали уже какое-нибудь название этому озеру? — спросил он вдруг, как бы пораженный какой-то новой мыслью. — Если они еще не начали ставить здесь свои шесты, глядеть на компас и чертить карты, то они, вероятно, и не придумали имени для этого места.

— До этого

они еще не додумались. Когда я в последний раз ходил продавать пушнину, королевский землемер долго расспрашивал меня об этих краях. Он слышал, что тут есть озеро, и кое-что о нем знает — например, что здесь имеются вода и холмы. А в остальном он разбирается не лучше, чем ты в языке мохауков [29] . Я приоткрыл капкан не шире, чем следовало, намекнув ему, что здесь плоха надежда на очистку леса и заведение ферм. Короче говоря, я нагородил ему, что в здешней стране имеется ручеек грязной воды и к нему ведет тропинка, такая топкая, что, проходя по ней, можно глядеться в лужи, как в зеркало. Он сказал, что они еще не нанесли этого места на свои карты. Я же думаю, что тут вышла какая-то ошибка, так как он показал мне пергамент, на котором изображено озеро, — правда, там, где никакого озера нет, милях этак в пятидесяти от того места, где ему следует быть. Не думаю, чтобы после моего рассказа он смог внести какие-нибудь поправки.

29

Мохауки — индейское племя, обитавшее по берегам Гудзона и его притока реки Мохаук. Они были главным племенем в ирокезском племенном союзе.

Тут Непоседа расхохотался от всего сердца: проделки такого рода были совершенно во вкусе людей, страшившихся близости цивилизации, которая ограничивала их собственное беззаконное господство. Грубейшие ошибки, которыми изобиловали карты того времени, все без исключения изготовлявшиеся в Европе, служили постоянной мишенью для насмешек со стороны людей, которые хотя и не были настолько образованны, чтобы начертить новые карты, но все же имели достаточно сведений, почерпнутых на месте, чтобы обнаружить чужие промахи. Всякий, кто взял бы на себя труд сравнить эти красноречивые свидетельства топографического искусства прошлого века с более точными картами нашего времени, сразу же убедился бы, что жители лесов имели достаточно оснований относиться критически к этой отрасли знаний колониального правительства. Без всяких колебаний оно помещало реку или озеро на один-два градуса в стороне, даже если они находились на расстоянии дневного перехода от населенной части страны.

— Я рад, что у этого озера еще нет имени, — продолжал Зверобой, — по крайней мере, имени, данного бледнолицыми, потому что если они окрестят по-своему какую-нибудь местность, то это всегда предвещает опустошение и разорение. Однако краснокожие, несомненно, как-нибудь называют это озеро, да и охотники с трапперами тоже. Они любят давать местностям разумные и подходящие названия.

— Что касается индейских племен, то у каждого свой язык, и они всё называют по-своему. А мы прозвали это озеро Глиммерглас — Мерцающее Зеркало, потому что на его поверхности чудесно отражаются прибрежные сосны и кажется, будто холмы висят в нем вершинами вниз.

— Здесь должен быть исток. Я знаю, все озера имеют истоки, и скала, у которой Чингачгук назначил мне свидание, стоит вблизи ручья. Скажи, а этому ручью в Колонии дали какое-нибудь название?

— В этом отношении у них преимущество перед нами, так как они держат в своих руках более широкий конец. Они и дали ему имя, которое поднялось к истоку; имена всегда поднимаются вверх по течению. Ты, Зверобой, конечно, видел реку Саскуиханну в стране делаваров?

— Видел и сотни раз охотился на ее берегах.

— Это та же самая река, и я предполагаю, что она так же и называется. Я рад, что они сохранили название, данное краснокожими: было бы слишком жестоко отнять у них разом и землю и название.

Зверобой ничего не ответил. Он стоял, опершись на карабин и любуясь восхищавшим его видом. Читатель не должен, однако, предполагать, что только внешняя живописность так сильно приковывала его внимание. Правда, место было прелестное, и теперь оно предстало перед взорами во всей своей красоте: поверхность озера, гладкая, как зеркало, и прозрачная, как чистейший воздух, отражала вдоль всего восточного берега горы, покрытые темными соснами; деревья почти горизонтально свисали

над водой, образуя там и сям зеленые лиственные арки, сквозь которые сверкала вода в заливах. Глубокий покой, пустынность, горы и леса, не тронутые рукой человека, — одним словом, царство природы — вот что прежде всего прельщало Зверобоя с его привычками и с его складом ума. Вместе с тем он, может быть, и бессознательно, переживал то же, что переживал бы на его месте поэт. Если юноша находил наслаждение в изучении многообразных форм и тайн леса, впервые представших перед ним в таком обнаженном виде — ибо каждому из нас приятно бывает поглядеть с более широкой точки зрения на предмет, издавна занимавший его мысли, — то вместе с тем он чувствовал и внутреннюю прелесть этого ландшафта, испытывая то душевное умиление, которое обычно внушает пейзаж, глубоко проникнутый священным спокойствием природы.

Глава III

…Но не пойти ль нам дичи пострелять? Хоть мне и жаль беднягам глупым пестрым, Природным гражданам сих мест пустынных, Средь их владений — стрелами пронзать Округлые бока. Шекспир. «Как вам это понравится» [30]

Гарри Непоседа больше думал о прелестной Юдифи Хаттер, чем о красотах Мерцающего Зеркала и окружающего его ландшафта. Досыта наглядевшись на рыболовные снасти Плавучего Тома, он пригласил товарища сесть в челнок и отправиться на поиски отсутствующего семейства. Однако, прежде чем отплыть, он внимательно осмотрел все северное побережье озера в морскую подзорную трубу, принадлежавшую Хаттеру. Особенно тщательно он обследовал все заливы и мысы.

30

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

— Так я и думал, — сказал он, откладывая в сторону трубу, — старик отплыл по течению к югу, пользуясь хорошей погодой, и оставил свой «замок» на произвол судьбы. Что ж, теперь, когда известно, что его нет в верховьях, мы спустимся на веслах вниз по течению и без труда разыщем его потайное убежище.

— Неужели Хаттер считает нужным прятаться на этом озере? — спросил Зверобой, усаживаясь в челнок вслед за товарищем. — По-моему, здесь так безлюдно, что можно раскрыть всю душу, не опасаясь, что кто-нибудь потревожит тебя в твоих размышлениях.

— Ты забываешь своих друзей-мингов и всех французских дикарей. Есть ли на земле хоть одно местечко, Зверобой, куда бы не пробрались эти непоседливые плуты! Знаешь ли ты хоть одно озеро или хотя бы звериный водопой, которых бы не разыскали эти подлецы! А уж если они разыщут, то рано или поздно подкрасят воду кровью.

— Конечно, я ничего хорошего не слыхал о них, друг Непоседа, хотя до сих пор мне еще не приходилось встречаться с ними или с каким-нибудь другим смертным на военной тропе. Смею сказать, что эти грабители вряд ли прозевают такое чудесное местечко. Сам-то я никогда не ссорился ни с одним из ирокезских племен, но делавары столько рассказывали мне о мингах, что я считаю их отъявленными злодеями.

— Ты можешь со спокойной совестью повторить то же самое о любом дикаре.

Тут Зверобой запротестовал, и, пока они плыли на веслах вниз по озеру, между ними завязался горячий спор о сравнительных достоинствах бледнолицых и краснокожих. Непоседа разделял все предрассудки и суеверия белых охотников, которые, как общее правило, видят в индейцах своих прирожденных соперников и нередко даже прирожденных врагов. Само собой разумеется, он шумел, кричал, обо всем судил наобум и не мог привести никаких серьезных доводов. Зверобой держал себя в этом споре совсем иначе. Сдержанностью речи, правильностью приговоров и простотой суждений он показал свое желание прислушиваться к доводам разума, врожденную жажду справедливости и прямодушие, отнюдь не склонное прибегать к словесным уловкам с целью отстоять свое мнение или защитить господствующий предрассудок. И все же он не был свободен от предрассудков. Эти тираны человеческого духа, которые тысячами путей набрасываются на свою жертву, оказали некоторое влияние на молодого человека. Тем не менее он представлял собой чудесный образчик того, чем могут сделать юношу врожденная доброта, отсутствие дурных примеров и соблазнов.