Зверолов
Шрифт:
Металлические двери с грохотом распахнулись, и вспыхнул свет. Глиммерчайлд, прищурясь, посмотрел сквозь пальцы. Вошел Вик с важным видом, все еще облаченный в сервоброню. Толстый Торговец восседал в мягком энерго-кресле.
– Сюда, Ованес. Я покажу тебе свою новинку.
Безумец указал на Полуночную Бестию.
– Я поймал этот образец прошлой ночью. О, она будет великолепна. Биолюминесцентные сеточки – что редкость – и прекрасная черная шкура.
Торговец без особого любопытства уставился на Полуночную Бестию.
– И что ты из нее сделаешь, Ортолан?
–
Глиммерчайлд уставился на безумца со всей свирепостью, на какую был сейчас способен. Отвратительные картины заполнили его разум: Полуночная Бестия, прикованная цепью к воротам и охраняющая всякие безделушки. Или еще хуже: Полуночная Бестия, везущая на себе какого-нибудь болвана на дуэль, Полуночная Бестия, проливающая свою драгоценную кровь за честь дурака, Полуночная Бестия, лежащая покалеченная и никому не нужная. Он издал хрюкающий возглас отчаяния.
Торговец взглянул на Глиммерчайлда.
– Что это? Я думал, ты берешь только животных.
– Так и есть, Ованес.
– Но, Ортолан, это человек. Или когда-то был им.
– Ты лжешь! Чтобы сбить меня с толку. Я не принимаю участия в вашей грязной торговле, в продаже душ. Никогда не говори, что я работорговец! Я отлавливаю только животных! Это не человек! Где его инструменты, одежда, украшения?
Он обратил исступленно-нежный взгляд на Глиммерчайлда:
– Его кожа подобна звездной, ночной рубашке.
– Конечно, конечно. Я ошибся, не хотел тебя обидеть. – Торговец изобразил на лице умиротворяющую улыбку. Глиммерчайлд ощутил, как в голове Торговца всплыла мысль, пузырь зловонного убеждения: «все вокруг одинаковы; мы все чудовища, древний свихнувшийся старикашка». Мысль имела скверный смысл, и Глиммерчайлд, содрогнувшись, отстранился.
– Хорошо! – Вик встряхнулся, громыхнув доспехами. – Хорошо. Теперь позволь мне показать тебе товар. Охота была прекрасной.
Вик скрылся из виду, двинувшись вдоль ряда клеток, и Глиммерчайлд последовал за ним, слегка касаясь разума старого безумца – ровно настолько, чтобы видеть глазами Вика. Восприятие Вика постоянно плыло. Очертания пузырились, текли, подобно загустевшей воде, а прутья клеток становились извилистыми линиями. У Глиммерчайлда закружилась голова.
– Вот здесь прекрасный экземпляр – шипастый чумог. Очень ядовит – кочевые племена зовут его – двухударный чумог. Два удара сердца, понятно? Заметил, что клетка из бронестекла? Чумог бросется своими шипами. Я натренировал его действовать скрытно.
Через безумные глаза Вика чумог виделся красноглазым демоном: злобным, хитрым, расчетливым.
– Он атакует избирательно. Я показываю ему изображение жертвы, насвистываю пару тактов из «Выскакивает ласка» [1] , и… смерть подкралась!
1
Pop! Goes the Weasel – традиционная английская и американская песня, кантри-танец, детская рифма и игра в пение, возникшая в середине 19-го века. Он обычно используется в игрушках-в-коробке и для грузовиков с мороженым
– Годный товар, – сказал Торговец.
Вик взял со стеллажа перед клеткой стазисную ампулу и сенсорный чип и бросил их на полочку на кресле Торговца.
Тут Глиммерчайлд понял, что безумец продаст не саму Полуночную Бестию, а только ее клонированных сестер. Он не ощутил облегчения.
– А здесь, – сказал Вик, переходя к следующей клетке. – Что ты думаешь об этом?
Глиммерчайлд увидел желтую змеегидру, ее щупальца обвились вокруг куска топленого камня, ее сотни крошечных головок сплетались в неспешном, перекрещивающемся танце.
Торговец пожал плечами.
– Я предпочту твои красочные описания своим невежественным предположениям, Ортолан.
Вик хихикнул.
– Ах, ты знаешь, что сказать. Ты опасен, и почему я тебя впустил?
Торговец вздохнул.
– Потому, что я хорошо плачу тебе за биообразцы клеток и обучающие чипы. Потому, что к тебе редко приходят посетители. Потому, что ты можешь мне доверять.
Хотя Глиммерчайлд касался лишь разума Вика, мысль Торговца пульсировала так сильно, что он уловил ее: Потому, что ты дурак.
Вик бросил острый взгляд на Торговца. На краткий миг мысли безумца стали чистыми и холодными. Затем туман снова сомкнулся, и Вик хохотнул, правда, немного неуверенно. Он выхватил из-за пояса маленькую серебряную дудочку и продудел мелодично. Змеегидра закачалась, когда Вик взмахом руки задал бодрый ритм. Существо начало напевать мелодию в минорной тональности, стоголосую гармонию. Глиммерчайлд прижался к прутьям. Песня была прекраснее всего, что Глиммерчайлд когда-либо слышал.
Но Торговец пожал плечами и покачал головой.
– Любопытно, Ортолан. Но…
– Ты не хочешь ее? – Вик казался удивленным и обиженным одновременно. Затем вспыхнул раскаленным гневом: – Зачем я вообще тебя впустил? Ты кровососущая свинья; все, чего ты хочешь – это убийцы, боевые звери и все такое уродливое, что может вызвать тошноту. Красота – что это значит для тебя?
Казалось, Вик вырос, возвысившись над толстым Торговцем. Его закованные в броню кулаки были сжаты, голова в шлеме покачивалась взад-вперед. Песнь змеегидры запнулась и стихла.
Торговец примиряюще поднял руку.
– Возможно, ты прав, Ортолан. Я беру ее вместе со всеми; твои суждения часто бывают здравыми.
Постепенно Вик расслабился. Он повел Торговца к другим своим сокровищам, но в его мыслях была горечь, усталость, которые заглушали его безумие. Глиммерчайлд поймал себя на том, что почти жалеет старика.
Вик обошел по кругу клетки, проделал все необходимые действия, заставил своих зверей потрудиться, передал Ованесу ампулы и чипы, но никакого удовлетворения в этом не было.