Звезда бегущая
Шрифт:
— В общем, ведет наш Юра сегодня прием — красавец красавцем, — закончил Кодзев.
Он не стал рассказывать Воробьеву о том, что было еще. Как Лиля бежала от клуба впереди всех, откуда силы взялись, спать уже легла — и бежала в одной пижаме, и, увидев Дашниани, бросилась к нему, стала ощупывать всего, осматривать, расспрашивать, и обхватила его потом за шею, повисла на нем, и все приговаривала сквозь слезы: «Данечка! Данечка!.. Цел, Данечка! А нам сказали, ты поуродовался!..»
Вот это «Данечка» больше всего поразило вчера Кодзева: из ничего, из пустоты такое не выдумается, не родится, такому,
— Да, вы, я вижу, тоже тут не скучали, — сказал Воробьев, поднимаясь, по-прежнему не глядя на Кодзева, и Кодзеву, с обидой за него и жалостью к нему, опять подумалось невольно о Кошечкиной: уж кто не скучал, так это она. Переломает ему всю жизнь.
Но ведь не скажешь! Не скажешь!
— Позови ко мне следующего, — попросил он вместо всего того, что просилось сказать.
Незадолго до перерыва появился корреспондент. Он вошел — Кодзев как раз закончил осматривать очередного пациента, велел ему одеваться, а сам сел к столу записать результаты осмотра в карточку, корреспондент молча, изображая лицом принадлежность к медицине, дождался у окна ухода пациента и, когда простыня за тем опустилась, спросил с бодрой веселостью:
— Как дела, шеф?
И не только эта бодрая веселость послышалась в его голосе, а еще и эдакая фамильярность, эдакое дружеское, в полном довольстве собой, похлопывание по плечу: уж кто-кто, а мы с тобой знаем, что она, жизнь, и умеем жить.
Кодзев не ответил ему. Взглянул, взял отложенную и закрытую карточку ушедшего пациента, снова стал писать в ней. Записывать было нечего, все уже записано, даже подпись свою поставил, и он, ниже ее, стал подробно расписывать рекомендуемую диету. Хоть что-то просила сделать душа, чтобы корреспондент почувствовал, что он такое для них после вчерашнего. Сукин сын, развлекаться к ним сюда приехал. И главное, сразу ведь вынюхал, с кем это выйдет. Весла принес: не хотите ли на лодке? То-то сегодня в свитер вырядился, по эдакой-то жаре, пропала тенниска…
— Я говорю, как дела, Александр Михайлыч? — снова подал голос корреспондент.
Ага, подумалось Кодзеву с удовлетворением, по имени-отчеству, да верно. И в голосе, каким корреспондент повторил свой вопрос, уже не послышалось того прежнего довольства собой, и бодрая веселость голосу далась ему, показалось, уже насильно.
Кодзев расписался еще раз, закрыл карточку и бросил ее на край стола.
— А вас разве интересуют наши дела?
— А что, собственно? Почему нет? — Корреспондент явно растерялся. — Я ради этого…
— Что вы говорите! — не дал ему закончить Кодзев. — Ради этого?
И вечером вчера, когда уже все было ясно, и нынче утром, сходясь с корреспондентом, не позволял себе ничего подобного, даже и не осаживал себя — хватало того, что просто держался от него подальше, уходил от всякого общения, все это вышло сейчас оттого, что приехал Воробьев, сидел здесь совсем недавно, вымотанный, с серым, мятым лицом, с красными, тяжелыми глазами, и обида за него, горечь, что жала сердце, сделались острее, нестерпимей, невозможно ему помочь ничем, ну, так хоть так.
— А вы что, собственно… что вы имеете в виду, собственно? — Корреспондент начал краснеть.
— А вам не ясно? — Продолжать Кодзеву не хотелось — все было сказано, нечего больше, но что-то никто не появлялся, чтобы отвлечься на пациента и закрыть этот разговор, а корреспондент сам не уходил, стоял у окна, будто приклеился, краска залила ему все лицо, молчал теперь, и Кодзев добавил, лишнее уже, наверно, но уж выскочило, не удержал: — Вообще, по-моему, вы уже все у нас дела сделали. Или нет?
На этот раз корреспондент хотел что-то ответить, но дверь зала открылась, откинулась затем простыня, и вошла Галя Коваль. Она метнула на корреспондента быстрый взгляд и повернулась к нему спиной. Кодзев заметил: Галя с Прищепкиным со вчерашнего вечера не разговаривает. Она, кстати, непрочь, кажется, была пофлиртовать с ним, вот с нею бы и пожалуйста, зачем же с Кошечкиной, ведь знал, что у них с Воробьевым…
— Александр Михайлыч, — сказала Галя — нарочно так при корреспонденте, обычно по имени, — там уже никого к вам, и вообще минут двадцать не приходит никто, надо, наверно, обедать идти. Без десяти час. А то потом начнут к двум подходить, а нас нет.
Как она вовремя появилась.
Кодзев поднялся.
— Да-да, Галочка, надо идти, правильно, спасибо. Давай скажи всем, кто освободился, пусть идут сейчас же.
Шел в столовую вместе с Урванцевым и Костючевой, из клуба выходили в компании с Кошечкиной и Воробьевым, но те сразу же отстали и тянулись метрах в двадцати сзади. Урванцев всю дорогу до столовой то и дело оглядывался.
— Ай, Кошечкина, ай, русалка! — говорил он в восхищении, толкая по очереди Кодзева с Костючевой локтем. — Как она его любит, да полицезрейте же! Обняла его, млеет вся, истосковалась — как лебедушка. Это только в кино снимать, если только пленка от жара ее любви не расплавится.
Костючева оборачивалась и, обернувшись, хмыкала:
— Да, шеф, это картина!
Кодзев не оборачивался.
— Чего корреспонденту Лилька сегодня утром выдала, никто не слышал? — спросил Урванцев.
— Нет-нет, чего? — залюбопытствовала Костючева.
— Перед приемом дело происходило. Подошла к нему, изобразила такие глаза, ну, сами знаете, как изображает, прямо помереть за нее готов, и говорит: а что же вы, говорит, ко мне на прием не приходите? К другим, говорит, приходите, а меня своим посещением не жалуете? Что же вы обо мне писать будете? Вы, говорит, ко мне приходите, у нас вообще в бригаде не одна Света, нас вообще много, и мы все хотим оставить у вас хорошее по себе впечатление.
— Ой, Лилька, ой, Лилька! — смеялась Костючева. — В своем репертуаре!
Кодзев, похмыкивая, подумал довольно: ага, значит, корреспондент не только от него, Кодзева, получил уже.
Все помаленьку-потихоньку подтягивались в столовую, Дашниани, с синяками на скулах, заклеенный там и сям пластырем, прибежал, когда уже кое-кто поднимался из-за стола; корреспондент не появился.
Вернулись в клуб, в фойе уже вновь собралась порядочная толпа, возобновили прием, что-то Кодзева все дергали то туда, то сюда — Кошечкина подстраховаться, Лиля проконсультировать, Урванцев на интересный случай, — ходил по всем кабинетам, пересекал десять раз фойе — корреспондент ни разу нигде на глаза не попался.