Звезда цесаревны. Борьба у престола
Шрифт:
Поздно вечером за вещами князя — отца приехал Авдей. Князя пригласил поселиться у себя в доме его старый приятель Семён Андреевич Салтыков.
XXI
Рейнгольд считал себя погибшим человеком. Мало того, что Остерман приказал ему отправить с его человеком письмо Густаву, то есть делал его своим сообщником, подставляя, в случае неудачи, под первые удары, он возложил на него ещё обязанность — найти и подходящее помещение для ожидаемой депутации и семейства Бирона. «Тут уж прямо пахнет страной пушных зверей», — думал Рейнгольд.
Он
Если в первое время по смерти императора он приняв участие в интриге против Верховного Совета, то это была вызвано боязнью потерять всё, что позволил приобрести ему случай. Но теперь, когда эта попытка осталась не от! крытой и он заслужил благоволение императрицы, когда он был назначен обер-гофмаршалом двора и не имел врагов среди верховников, — какого чёрта ввязываться ему в интриги, которые могут стоить ему головы! Он богат, знатен, отличен при дворе, имеет успех, обладает красивейшей женщиной обеих столиц! Какое ему дело до того, самодержавна ли Анна или нет?! И рядом с ненавистью к Остерману росло в нём и чувство злобы к брату.
«Они очень хитры, — думал он. — Брату, конечно! скучно в его медвежьем углу, ему хотелось бы власти, почести и денег! Легко всё это добывать руками брата, подставляя его шею под топор!»
Но, несмотря на такие рассуждения, Рейнгольд всё же усердно принялся отыскивать нужное помещение.
Ему посчастливилось. Сравнительно недалёко от Кремля, на берегу Москвы — реки, он нашёл уединённый дом, затерянный в глубине просторного сада, окружавшего его. Этот дом выглядел снаружи довольно ветхим, но был удобен и отделан внутри. Владельцем этого дома был купец Сермяжкин из Гостиного двора. Когда у его лавки останов вились сани Рейнгольда с ливрейными лакеями на запятках, он выскочил с непокрытой головой встречать почётного гостя.
Сермяжкин торговал персидскими товарами — коврами, шелками, всякой мелочью, трубками, кальянами, оружием, табаком, и, кроме того, был обойщиком и драпировщиком.
Когда Рейнгольд высказал ему своё желание нанять у него дом, он лукаво усмехнулся, окидывая взглядом красивого незнакомца. Ему хорошо были известны теперешние обычаи. Богатые господа любили уединённые домики для встреч со своими красавицами.
К числу таких любителей он отнёс и своего посетителя и соответственно этому заломил несуразную цену. Но к его радости и удивлению, посетитель не стал торговаться. И не только отвалил ему сразу за три месяца вперёд, но ещё набрал на большую сумму ковров, бронзы, шёлковых материй и поручил ему в два дня убрать помещение, не стесняясь в расходах.
Он дал Сермяжкину указание, как убрать квартиру, сколько сделать спален, чем привёл его в величайшее изумление. Очевидно, первоначальное предположение Сермяжкина об уютном гнёздышке для влюблённых оказалось ошибочным, и теперь он решил, что молодой посетитель готовит квартиру по поручению какого-нибудь знатного родственника, приезжающего в Москву с семейством.
Сермяжкин не ударил в грязь лицом. Через два дня дом был обставлен и украшен внутри. Когда Рейнгольд посетил его, то пришёл в восторг. Стены были красиво задрапированы шёлковыми тканями, полы покрыты коврами, расставлена мебель, на стенах висели бронзовые канделябры, зеркала, в уютных спальнях стояли бронзовые кровати, покрытые шёлковыми
«Остерман за всё заплатит», — думал Рейнгольд, очень довольный обстановкой дома. Он полетел к Остерману и доложил ему об исполнении поручений.
Императрица получила письмо, но молчит. Дом нанят и отделан — это стоило очень дорого!
— Сколько? — коротко спросил Остерман.
Рейнгольд сказал.
— На, возьми, — произнёс Остерман, открывая заветный ящик. Он осторожно отсчитал нужное количество золотых, — Теперь будем ждать.
Остерман был спокоен, но не в таком настроении возвращался домой Рейнгольд.
Никогда будущее не страшило его более…
Все вопросы казались решёнными. Императрица ни во что не вмешивалась. Верховный Совет занимался текущими делами и вместе с тем энергично работал над обширным проектом преобразования, составленным князем Голицыным. В этих работах деятельное участие принимали Василий Лукич и Матюшкин. Матюшкин вносил поправки, клонящиеся к расширению прав шляхетства, и Василий Лукич усердно поддерживал его в этом. Он настаивал на увеличении числа членов Верховного Совета и считал необходимым» рассмотрение нужд общественных выборными от шляхетства, чтобы народ узнал, что к пользе народной дела начинать хотят».
Князь Голицын, имея в виду главное — ограничение самодержавия, очень охотно соглашался внести поправки в свой проект, отводящий слишком много места аристократии.
Представители иностранных дворов с напряжённым вниманием следили за ходом работ Верховного Совета. «Относительно намерений старинных русских фамилий, — доносил, своему правительству Маньян, — надо полагать, что они воспользуются столь благоприятной конъюнктурой, чтобы избавиться от ужасного рабства в котором до сих пор находились, ограничив самовластие русских государей, которые могли по личному произволу располагать жизнью и имуществом своих подданных. Русские вельможи, наравне с низшими сословиями, не имела в этом случае никакого преимущества, которое ограждала бы их от расправы кнутом…»
Уверенные в своей силе, привлёкшие на свою сторону большую часть шляхетства, верховники считали своё положение непоколебимым и, с сознанием исполненного перед родиной долга, смело смотрели вперёд.
Необычайный подъём духа, горделивую радость испытывал Дмитрий Михайлович. Он был накануне осуществления своей заветной мечты. Он уже видел в своих грёзах свободную Россию, великую и непобедимую, гордо шествующую впереди государств Европы!
Окончательная выработка проекта близилась к концу. Скоро должен был наступить великий день, с которого начнётся жизнь обновлённой России!.. Окружающие верховников торжествовали. Враги их низко опустили головы.
Друг верховников и сторонник самого широкого расширения прав шляхетства Григорий Дмитриевич Юсупов тоже торжествовал. Он отчасти приписывал себе, и не без основания, успех достигнутого соглашения.
Дивинский чувствовал себя бесконечно счастливым. Он уже считался женихом Паши и всё свободное от службы время проводил у Юсуповых. Ждали только окончания придворного траура, чтобы сыграть свадьбу. Говорили, что коронация новой императрицы предстоит в апреле; тогда и кончится траур.
Фёдор Никитич с Пашей мечтали и строили планы будущей жизни. Даже холопы в доме Юсупова повеселели.