Звезда цесаревны. Борьба у престола
Шрифт:
Он радостно протянул Матюшкину руку. Тот от души пожал её.
Алексей Михайлович подрёмывал над недопитым стаканом. Иван Юрьевич совсем осовел.
Юсупов встал и подошёл к Дмитрию Михайловичу и Матюшкину. Все трое искренне и по-дружески стали обсуждать планы дальнейших действий.
Предсказание де Бриссака исполнилось чрезвычайно скоро. Лопухина заметила стоявшего в стороне Арсения Кирилловича и радостной улыбкой подозвала его к себе. Все мрачные мысли мгновенно оставили Шастунова. Он вспыхнул и чуть не бегом бросился к кружку дам, среди которых сидела Лопухина.
Он едва не
Но счастливый Шастунов не видел этих неприязненных взглядов, как и тоскующего взора, каким проводила его бледная Юлиана.
— Он не заметил меня! — едва удерживая слёзы, сказала она себе то же, что несколько минут тому назад говорил себе Шастунов.
Лопухина взяла Арсения Кирилловича под руку и незаметно прижалась к его плечу. Князь вёл её, не зная куда, ничего не соображая.
— Где ты был? — тихо спросила Лопухина. — Отчего не хотел подойти ко мне?
Тень ревности прошла по душе Арсения Кирилловича, когда он ответил:
— Ты не заметила меня, ты была с графом Левенвольде.
Она теснее прижалась к его руке.
— Опять! — сказала она. — Я хочу, чтобы ты выкинул эти мысли из головы, глупый мальчик, слышишь?..
Они прошли ряд наполненных гостями зал.
— Ведь мужа сегодня не будет. Он во дворце, — сказала Лопухина. — Разве ты не понял?
Она тихо рассмеялась.
Арсений Кириллович вновь почувствовал себя счастливым.
Они остановились в буфетной комнате. Лопухина захотела пить. Шастунов усадил её за маленький столик и сам подал ей вина. Она медленно прихлёбывала из стакана и смотрела на князя затуманенным взором, от которого у него кружилась голова.
— Ведь ты проводишь меня домой? — спросила она.
— А граф Рейнгольд? — сказал он.
— Ах, ты всё ещё думаешь об этом! Хорошо же! — И с шутливой угрозой в голосе она добавила: — В таком случае меня проводит граф.
— О, нет, нет! — с испугом воскликнул Арсений Кириллович.
Она рассмеялась:
— Так-то лучше, мой мальчик.
— Скажи, — нежно и тихо начал Шастунов, низко наклоняясь к ней, — скажи, ты любишь меня?
Она только взглянула на него.
— А что же Левенвольде? Скажи, скажи, — настойчиво повторял он. — Я слышал…
Лицо Лопухиной вспыхнуло. На одно мгновение на нём показалось несвойственное ей жёсткое выражение. Ей было неприятно это постоянное напоминание о Рейнгольде. И неприятно оно было ей потому, что она сама в эти минуты хотела забыть о Рейнгольде, потому что она знала, что Рейнгольд, в силу долгой связи или тех таинственных причин, которые иногда приковывают женщину к недостойному её мужчине, имеет над её телом странную власть. Что когда она видит в его прекрасных глазах загорающуюся страсть она закрывает свои глаза и теряет над собою волю. В те дни, когда Рейнгольд озабочен, холодев, почти не бывает у неё, она забывает о нём или думает о нём с пренебрежением. Но стоит ему явиться влюблённым, страстным, с нежным голосом и желаньем в глазах — она снова его.
Она была увлечена красотой и молодостью Арсения Кирилловича, минутами почти ненавидела Рейнгольда и снова тянулась к нему и была неверна и тому и другому, словно отданная
— Если хочешь, чтобы я любила тебя, — отвечала она, — никогда не говори мне о нём!..
Но, заметя, что её слова странно поразили Арсения Кирилловича, она с нежной улыбкой добавила:
— Я не хочу ни о чём говорить с тобой, кроме твоей любви. И притом у меня так много врагов… среди женщин…
— Я бы хотел, чтобы среди друзей мужчин было одним меньше, — почти весело сказал князь, успокоенный её словами.
Лопухина допила вино и встала.
— Я вернусь к цесаревне, — сказала она. — Она не любит, когда от неё уходят. Не иди за мной. Обо мне и так слишком много говорят. За ужином постарайся сесть рядом со мной. А потом.
Сидя в тесных санках, крепко обняв прильнувшую к нему Лопухину, Шастунов шептал ей бессвязные слова любви.
Морозный воздух дышал им в лицо. Блестел снег под зимней, ясной луной, быстро неслась лошадь, и им казалось, что только они и есть в этом мире.
Лошадь остановилась у дома Лопухиных.
— Ты зайдёшь ко мне? Мужа не будет до утра, — едва слышно произнесла Лопухина.
XIX
Хотя Василий Лукич и продолжал жить во дворце, но строгий надзор за сношениями императрицы с внешним миром был уже невозможен. Уже формировался двор. Прасковья Юрьевна Салтыкова, её сестра Марья Юрьевна Черкасская, Авдотья Ивановна Чернышёва, графиня Ягужинская, баронесса Остерман и Лопухина были пожалованы в статс-дамы. Рейнгольд — в обер-гофмаршалы, Кантемир, граф Матвеев и некоторые другие были сделаны камер-юнкерами. Варенька Черкасская и Маша Ягужинская — фрейлинами.
Никто не мог запретить императрице принимать своих придворных. Кроме того, женщины как-то не возбуждали особых подозрений у Василия Лукича. Герцогиня Мекленбургская чуть не жила во дворце.
Остерман, всё ещё, по его уверениям и уверениям его жены, тяжко больной, сейчас же воспользовался этой свободой сношений. Он направлял действия императрицы при посредстве своей жены, и особенно Чернышёвой и Салтыковой. Указывал, кого из гвардейцев следует привлечь к себе, как держать себя по отношению к Верховному Совету. Он одобрял её и советовал осторожность и терпение. По его указанию она пожаловала камер-юнкерство Матвееву и Кантемиру, а потом и Гурьеву. Это все были ярые сторонники самодержавия, имевшие за собой много отчаянных молодых голов среди гвардейцев, мечтавших о фортуне, случае или просто ненавидевших верховников по тем или другим причинам, как, например, Кантемир ненавидел князя Дмитрия Михайловича из-за майората. И безусловно, все ненавидели и презирали ничтожного Алексея Долгорукова, наглого в счастье, трусливого в беде, корыстного и жадного.
Мало-помалу эта группа, благодаря милостям императрицы, уму Кантемира, интригам Рейнгольда и широким, безудержным кутежам графа Фёдора Андреевича, спаивавшего чуть не целые полки, всё увеличивалась новыми и новыми членами и, наконец, по мнению Остермана, зорко за всем следившего, уже достигла значительной силы.
Он хорошо знал, что примерно с такими же силами Меншиков и Толстой возвели на престол Екатерину. Надо только в нужный момент собрать эту силу и неожиданно поразить растерявшегося врага. Старик знал каждый шаг друзей и врагов.