Звезда Егорова
Шрифт:
Первый, с кем он встретился, был комиссар соединения Дружинин.
— Где вы пропадаете? — сердито накинулся он на Егорова. — Уж и Лысенко запрашивали, не случилось ли чего с вами. Право, ведете себя как мальчишка…
Егоров вспыхнул, но сдержался.
— Товарищ комиссар, — доложил он, — массовая постановка мин замедленного действия на участке Ковель — Сарны завершена. В течение последних суток подорвано три вражеских эшелона, в том числе бронепоезд. Минеры и личный состав обеспечения потерь не имеют… — Егоров болезненно сморщился.
— Что с тобой? —
— Разрешите сесть, Владимир Николаевич, тогда расскажу. — Егоров тяжело плюхнулся на пень, оказавшийся поблизости, и блаженно вытянул ноги. Потом стряхнул с ног прилипшие мокрые портянки. Ноги были в ужасном состоянии: стопы не просто отекли, а распухли, как от водянки, пятки посинели, пальцы стерты до мяса.
Егоров не удержался и застонал.
— Э-э, да ты, гляди-ка, совсем обезножел. — Комиссар присел на корточки возле Алексея и с удивлением разглядывал его ноги. — Что это у тебя?
— Это плоскостопием называется, Владимир Николаевич, или, как у нас говорят, медвежьей лапой. Что и говорить, интеллигентная болезнь. — Егоров попытался изобразить беспечную улыбку. Подумалось, что капитан из военкомата был прав — доставят еще ему ноги заботы. Однако постарался превозмочь неутихающую боль и быстро стал перематывать портянки. Обулся, даже притопнул ногами, встал и вытянулся перед комиссаром. Дружинин сочувственно наблюдал за ним.
— Так три эшелона, говоришь? — переспросил он.
— Два эшелона и бронепоезд.
— Это здорово! Молодцы! Спасибо, Алексей Семенович, и тебе, и твоим подрывникам. — Дружинин крепко стиснул руку Егорова.
— Рано благодарить, Владимир Николаевич. Вот через недельку… Как по нотам полетят фашисты под откос. А сердились вы напрасно. Я, может, за эти дни на десять лет постарел. Не сыграй мины — хоть сам под колеса ложись.
— Ты поспеши к Алексею Федоровичу — он ждет тебя не дождется. Только, пожалуй, сперва приведи себя немного в порядок. — Дружинин критически осмотрел Егорова. — А я пойду доложу, что ты прибыл.
Федоров встретил Алексея на пороге избушки.
— Так, говоришь, сразу три эшелона? — забыв поздороваться, воскликнул генерал. — Рад, рад. Поздравляю… От души поздравляю и тебя, и твоих разбойников.
Федоров крепко обнял своего заместителя и потащил его к скамейке.
— А вот за то, что скрыл свою болезнь, всыпать бы тебе, да уж ладно — победителей не судят.
Егоров укоризненно посмотрел на Дружинина. Федоров перехватил этот взгляд.
— Да ты на него не дуйся. Он уже тебе исхлопотал персональный экипаж. Будешь меньше ходить, больше ездить. Нам к твоей здоровой голове нужны и здоровые ноги. Ну, ладно, докладывай.
Уже прозвонили полночь Кремлевские куранты из черного трофейного радиоприемника, который стоял в углу горницы на табурете, а беседа все продолжалась. К Федорову и Дружинину присоединился начальник штаба Рванов, вызванный генералом. Разговор от разведки боем перешел к планам на будущее. Командиры разошлись только перед рассветом. На прощанье Федоров приказал Егорову представить к наградам
Партизанские будни… Никакой тебе романтики: изнурительные ночные переходы, полуголодные привалы на мокрой траве и робкий костерок, возле которого даже обсушиться как следует нельзя, злые полесские комары, которых за их лютый нрав партизаны окрестили эсэсовцами, чай из смородинного листа, дерущий горло табачок-дубнячок да свинцовая тяжесть в ногах.
Но все эти невзгоды ничто, если знаешь, что ты и твои товарищи — это сила, заставляющая гитлеровцев в далеком фронтовом тылу держать в готовности десятки рот и батальонов для охраны зыбкого спокойствия. И потому бодры партизаны в походе, а на привалах, вздремнув часок-другой, уже поют.
Как только вернулись с пробного минирования подрывники роты Садиленко, ходившие на линию Ковель — Сарны с Егоровым, двинулись в свои районы партизанские батальоны. План операции «Ковельский узел» вступил в действие.
Остался в своем районе батальон Федора Лысенко. Прошел еще дальше на юг, на дорогу Ковель — Ровно, батальон Григория Балицкого. К границе с белорусским Полесьем, на линию Брест — Ковель, направился со своим батальоном Федор Тарасенко.
Последними покинули Лесоград батальоны Маркова и Николенко. Им предстояло завершить окружение Ковельского узла выходом на запад — на линию Любомль — Ковель и Ковель — Владимир-Волынский. Их мины первыми должны были рваться под колесами немецких поездов, идущих с запада.
Лесоград постепенно пустел, но жизнь в нем не остановилась. Она текла размеренно и буднично. Работали штаб соединения и различные службы. Связисты не отходили от своих «Северков» — партизанских радиостанций, настроенных на волны батальонов. Полный световой день трудились партизанские мастеровые в ремонтных мастерских, из хлебопекарни вкусно пахло свежим хлебом.
Как и на Уборти, здесь был оборудован минный полигон, и в «лесной академии» Алексея Егорова молодые партизаны учились опасному делу подрывников. Сам Егоров с минерами из роты Садиленко готовил группу диверсантов-подрывников для польской партизанской бригады, сформированной в соединении. Этой бригаде предстояло в скором времени уйти на территорию родной Польши.
А из батальонов шли добрые вести. Мины замедленного действия работали безотказно. То здесь, то там летели под откос вражеские эшелоны. Взрывы гремели непрерывно, ночью и днем, — немцы были вынуждены прекратить движение поездов в ночное время.
Первая задача — сократить поток эшелонов к фронту — была партизанами решена.
Гитлеровцы всполошились. Из Берлина в Ровно к рейхскомиссару Украины Коху примчались большие и маленькие «фюреры» и потребовали усилить охрану дорог. Шло сражение под Курском, и командующим немецкими армиями на Северной Украине срочно требовались резервы. Но усиление охраны не помогало. Эшелоны подрывались порой даже на глазах перепуганных охранников. Служба безопасности начала расстреливать охранников, но крушения на железной дороге от этого не прекратились.