Звезда Егорова
Шрифт:
— Это от Яна, — объяснил Иван Егорову. — Он предупреждает, что будет ждать на последнем разъезде перед Бистрицей. Оттуда ближе к месту встречи.
Партизаны заметили, что к их разговору прислушивается немолодой человек в стареньком летнем пальто и потертой шляпе. Он давно уже сновал по перрону, подозрительно оглядывал их группу, особенно Егорова с его могучими сапогами.
— Кеди влак на Брезно? [3] — подкатился он к Егорову.
— Не вем, не вем [4] , —
3
Когда поезд в Брезно?
4
Не знаем, не знаем.
Человек, круто повернувшись, рысцой побежал в помещение вокзала. Партизаны выразительно переглянулись. К счастью, подошел поезд, и они, не мешкая, вошли в ближайший вагон.
Примерно час ехали спокойно. Уже миновали Брезно и Подбрезову. До Банска-Бистрицы оставалось километров двадцать пять, когда за дверным стеклом показалась знакомая физиономия любопытного человечка из Горны. Он оглядел удовлетворенно всю компанию и исчез.
— Плохи дела, — заметил Егоров. — До разъезда далеко?
— Минут десять — пятнадцать.
— Пошли на выход. Приготовьте оружие.
Партизаны вышли из купе и расположились в тамбуре, оставив дверь в коридор открытой, готовые ко всему.
В дальнем конце вагона снова появился человек в летнем пальто. Теперь было совершенно очевидно — это агент словацкой охранки. Увидев через открытую дверь, что партизаны вооружены, шпик остался стоять на месте.
Тем временем поезд подошел к разъезду, вся группа быстро вышла на платформу и, не задерживаясь, стала удаляться от поезда. Встречавший их Ян Смида догадался, что что-то неладно, осторожно пошел за ними следом.
Когда Ян догнал группу, Алексей на ходу рассказал ему о дорожных неприятностях. За разговором не заметили, как оказались у небольшой двухэтажной виллы, спрятавшейся в глубине зеленого сада. Навстречу вышла молодая женщина. Она проводила их на второй этаж, в пустынный зал, попросила подождать. Ян Смида вышел вместе с ней.
Смида вернулся в зал с пожилым седым человеком с изможденным хмурым лицом. Он осмотрелся, кивнул головой Ивану Волошину как старому знакомому, потом подошел к Егорову и назвал себя:
— Ян Мейлинг.
— Вам привет от Рудольфа, — произнес Алексей.
— Да, мне говорили, что вы виделись с Рудольфом Сланским, — здороваясь с Егоровым, произнес Мейлинг.
— Не только виделись, но и говорили с ним довольно долго. Он помнит вас. — Егоров предъявил Мейлингу «легитимацию», удостоверяющую его личность и право связываться с руководителями коммунистического подполья Словакии.
— Как хоть он выглядит? — спросил Мейлинг.
Егоров рассказал о своих встречах и впечатлениях от бесед со Сланским.
— Пойдемте, товарищи, — пригласил Мейлинг, выслушав Егорова.
В небольшой комнате, выходящей окнами в сад, которому, кажется, и конца не было, за большим овальным полированным столом уже сидели шесть человек, среди которых один был в военной форме.
— Знакомьтесь — наши советские друзья. Капитан Егоров. — Затем
— Мыльников, — назвал тот себя.
— Иван Волошин, — отрекомендовался разведчик.
Присутствующие тепло поздоровались, но никто не назвал себя. Они непринужденно беседовали, курили, видимо ожидая еще кого-то. Наконец отворилась дверь, и в комнату вошел человек лет сорока. Его лицо было изборождено сеткою мелких морщин. Глаза усталые, беспокойные. Он едва заметно поклонился присутствующим и подал знак устраиваться поудобнее, а сам стал что-то вполголоса говорить Яну Мейлингу.
— Кто это? — шепотом спросил Алексей у Смиды.
— Павел Тонгайзер, связной Центрального Комитета партии. Известный человек. К сожалению, не только нам, но и жандармам. За ним все время охотятся. Совсем недавно вышел из тюрьмы.
Тонгайзер встал и заговорил глухим простуженным голосом:
— Вчера я виделся с Доктором. Он просил напомнить, что мы находимся накануне решающих событий в жизни Словакии. Еще месяц назад мы были сравнительно далеки от них. За этот месяц наша надежда, Красная Армия, вышла в предгорья Карпат и встала у границ Словакии. Десантные войска союзников во Франции с помощью сил французского Сопротивления освободили Париж. Успехи антифашистского лагеря вызвали сильное беспокойство правительства Тисо. Объявление чрезвычайного положения в стране и явилось выражением этой тревоги.
Егоров не все понимал, и ему приходилось то и дело переспрашивать Ивана Волошина.
— А кто такой Доктор? — обратился он к Яну Смиде.
— Один из руководителей подпольного ЦК. Фамилии его я не знаю.
Тонгайзер говорил, тяжело дыша и покашливая:
— Нам стало известно, что между президентом Тисо и немецким послом Лудином уже велись переговоры о возможном вводе нацистских войск в Словакию. Сейчас гитлеровцы усиливают охрану железных дорог, мостов и тоннелей. Еще три дня назад, когда я ехал в Братиславу, на мосту через Нитру стоял словацкий солдат. А сегодня там уже нацист в рогатой каске, с железной бляхой полевой жандармерии на груди. Надо спешить с подготовкой повстанческой армии, с вооружением партизанских отрядов.
С интересом Алексей слушал участников совещания. Все они были рядовыми функционерами партии, находящейся в подполье, но под разными предлогами много ездили по округе, часто бывали, как и Ян Смида, в горах. Они отмечали небывалый рост партизанских отрядов в Погронье, в Поважье, в Туреце, куда были сброшены организаторские группы. Народ и сам видит, что дело идет к нашествию нацистов на их родину. И люди уходят в горы, чтобы там получить в руки оружие.
Потом взял слово Алексей Егоров.
— Мы прибыли в Словакию по соглашению с ЦК Компартии Чехословакии и по его просьбе. По поручению Клемента Готвальда с каждым из нас, командиров организаторских групп, беседовал Рудольф Сланский, сообщая с трудом сохраненные и добытые явки. Мы здесь, чтобы помочь словацкому партизанскому движению и передать свой опыт. Маленькие группы, приземлившиеся в Татрах с парашютами, — это лишь кристалл, который в насыщенной среде стремительно обрастает людьми. Это ваша заслуга, товарищи, что такую обстановку мы встретили здесь, в горах.