Звезда и ключ Индийского океана

Степанчук Юрий Иванович

Бернардена и его спутников никто не потревожил ночью, и наутро они покинули гостеприимный дом.

Дальнейший путь, по словам писателя, проходил вдоль берега, изрезанного лагунами, глубоко вдававшимися в сушу. В их спокойной глади отражались облака и тени прибрежных пальм. Часам к одиннадцати солнце так накалило песок, что он невыносимо жег ноги, и Бернарден подумал об укрытии, чтобы переждать дневную жару. Вскоре он увидел обработанное поле — признак близкого селения. Действительно, на зеленом холме показался каменный дом. Путешественников встретила хозяйка. Ее собаки набросились на пса Бернардена, и разговор начался после того, как она отвела собак и поставила у входа негритянку, приказав не впускать их в дом. Но едва Бернарден попросил разрешения переждать жару в поместье, как прибежала одна из собак и вновь стала набрасываться на пришельцев. Решительными

действиями хозяйка восстановила порядок. Один удар хлыста достался собаке, другой — служанке. Бернарден отметил, что, судя по реакции, получать такие удары девушке приходилось гораздо чаще, чем собаке.

Хозяйка тем временем говорила о том, как она проводит время в этой глуши, занимаясь то ловлей морских черепах, то охотой на беглых рабов в лесу. Последним она особенно гордилась, так как, по ее словам, губернатор запретил охоту на оленей.

Жара спала, и Бернарден с облегчением покинул дом страстной «охотницы», однако не забыл упомянуть о ней в своих заметках, а в романе «Поль и Виржиния» она стала прототипом жестокого рабовладельца, вершившего скорый суд над чернокожими рабами.

Дорога привела путешественников в равнинную провинцию Флак, где дикая местность сменилась рисовыми делянками и плантациями сахарного тростника. Почва везде была каменистой, требовавшей для обработки большого труда, и только при подходе к Памплемусу стала более рыхлой и плодородной. И хотя Бернарден отметил это обстоятельство в своем путевом дневнике, голова его уже была занята другим, поскольку он приближался к поместью Монплезир, где жила его возлюбленная. Как смягчить ее сердце? Как разрушить стену вежливого равнодушия, от которого так страдало его мужское самолюбие? Теперь эти вопросы вновь стали терзать Бернардена. Он вспомнил, что молодая женщина годилась интенданту в дочери. Это подзадорило Бернардена, и он решил действовать. По возвращении домой он пишет ей письмо, в котором предлагает создать тайное общество, целью которого было бы делать добро и поступать в соответствии с девизом: не делай другому того, чего не пожелал бы себе. Кроме того, он предложил ей обсуждать вместе с ним заметки об Иль-де-Франсе, которые он начал писать. Бернарден надеялся, что общее дело сблизит их. За первым письмом последовало еще несколько.

Некоторые ответы Франсуазы, казалось, внушали надежду, иные, наоборот, повергали в уныние. Устав общества, предложенный Бернарденом, понравился мадам Пуавр, но, писала она Кандору (под этим именем Бернарден хотел бы быть членом общества), она не знает, возможно ли вообще создание такого общества на Иль-де-Франсе. Что же касается ее замечаний по поводу литературных опусов, то некоторые из них не лишены были здравого смысла и даже юмора. «Я едва нашла время, — пишет она, — внимательно прочесть ваши записи и не в состоянии дать им справедливую оценку. Мне кажется только, что „долины, заполненные нагромождениями гор“, — не долины». Вот ответ на следующее послание: «Меня огорчает ваше мнение о том, что я мало интересуюсь вашими заметками. Могу заверить вас, что это как раз тот жанр, который я очень люблю… Благодарю за комплименты. В знак признательности и дабы не отнимать у вас драгоценного времени на чтение, заканчиваю свое послание».

Конечно, не этого ждал от Франсуазы автор запи-сок и комплиментов, но иногда ее послания побуждали Бернардена к действию. Так, возвращаясь назад, отметим, что свое путешествие по Иль-де-Франсу он предпринял благодаря ее письму, в котором говорилось: «Нарисованная вами картина Иль-де-Франса слишком мрачна. Если бы его земля обрабатывалась свободными людьми, он был бы счастливейшим краем. Климат, который не доставляет никаких забот, всегда зеленые равнины и холмы, земля, дающая два урожая в год, не нуждающаяся в перерывах для восстановления плодородия, красивые леса, много рек, не очень приятных, это правда, но всегда полноводных. Нельзя же рисовать картину острова, видя перед собой один Порт-Луи… Сохраните все эти черные краски для изображения рабства. Но правды не искажайте. Она сама по себе достаточно сильна и впечатляюща и найдет отклик в сердцах честных людей».

Вероятно, вспомнив об этом послании, Бернарден по возвращении из похода не жалеет красок для описания картин, которые ему довелось увидеть на плантациях, злоупотребляя сложными выкладками экономического и политического характера. В конце концов мадам Пуавр не выдерживает и возвращает Бернардену его произведения, не давая своей оценки. «Я не могу, — пишет она, — высказать свое мнение в отношении вещей, которые меня мало интересуют».

Бернарден

начинает понимать, что зря потерял время. В отчаянии, а возможно, и намеренно, он предпринимает шаги, которые могли бы скомпрометировать порядочную женщину. И мадам Пуавр разражается гневным письмом.

«Умоляю вас, месье, не пишите так часто. У меня много, очень много дел, мои близкие больны, я едва нахожу время, чтобы написать мужу.

Вы меня страшно терзаете своим намерением прийти сюда. Мне ничего не остается, как дать один простой ответ: все те, кто доставляют мне удовольствие своим приходом, вовсе не спрашивают меня об этом. Мой дом создан для того, чтобы принимать честных людей, — одних чаще, других реже, за исключением, конечно, друзей. Но признаюсь с полной откровенностью, что не склонна причислять вас к своим друзьям. Я ценю людей, которые не вмешиваются в мои личные дела, не принуждают меня к дружбе, не принимают простую обходительность и любезность за любовь…»

На портрете того времени Бернарден де Сен-Пьер — молодой человек с длинными, до плеч, вьющимися волосами. Прямой, классический нос, полный юношеский овал лица и упрямый с укоризной взгляд. В улыбке его можно прочесть и добродушие, и недобрую усмешку. Да, и то и другое. Что питало его упорное преследование молодой женщины? Страсть? Глубокое, не дающее ему покоя чувство или страсть совсем иного рода: охотника, преследующего дичь? Можно представить реакцию упрямого поклонника на полученную отповедь, особенно если учесть крайнюю распущенность нравов тех времен, когда многие мужчины преследовали одну цель: удовлетворение чувственности. Достаточно прочесть «Опасные связи» де Лакло{Де Лакло Ш. Опасные связи. М, 1985.}, чтобы понять поступки Бернардена. В них много общего с действиями героев этого романа. Любовные похождения уподоблялись в те времена охоте или войне, «охотник» — матадору, добывавшему себе победу и славу в ожесточенной борьбе. Дон-Жуанам восемнадцатого века доставляли удовольствие упорное сопротивление, неприступность и слезы жертвы.

Что же произошло после того, как Франсуаза Пуавр охладила пыл своего поклонника? Ничего особенного, осада продолжалась, проигранное сражение не означало капитуляцию. Нужно переждать, выиграть время, перестроить стратегию уловок, обходных маневров и комплиментов. К счастью, работа в Порт-Луи не только не вызывала интереса, но и не отнимала много сил и времени.

И все же настойчивость Бернардена не была настойчивостью охотника. Его письма к Франсуазе свидетельствуют не столько о чувственности, сколько о глубоком чувстве. Лучшее доказательство тому — роман, созданный писателем. Это немного идеализированное воспоминание о молодой супруге интенданта и о любви Бернардена, пусть неразделенной, но оставившей след в его сердце на многие годы. Перо, написавшее столь романтическую историю о двух молодых влюбленных, не могло принадлежать бездушному искателю приключений и легкомысленному повесе. А о том, что Бернарден не был таким, заметила и сама мадам Пуавр. «Кандор, — писала она, — относится ко всему, включая любовь, очень серьезно. Он не знает, что это божество — дитя и его оружие — детские игрушки. Добродетель должна приносить радость… Кандору же приносит одну печаль. Он проливает слезы, осушая их у других».

Грусть Бернардена можно понять. Чему радоваться, если вожделенная цель удаляется от него все дальше и дальше, и ни собственный, ни накопленный другими опыт обольщения не дает никаких результатов. Чем веселее была добродетельная супруга интенданта, тем мрачнее становился ее поклонник.

С приездом на Иль-де-Франс в конце 1768 года губернатора де Роше, старого недруга Бернардена, к личным разочарованиям прибавились чисто житейские невзгоды. Отношения с губернатором и новыми специалистами не сложились, что сделало жизнь на острове невыносимой, и Бернарден решил вернуться на родину. Прежде чем получить разрешение покинуть остров, он предпринял последнюю отчаянную попытку добиться успеха в поместье Монплезир.

Содержание ответа на его письмо свидетельствует о том, что он был написан незадолго до отъезда Бернардена. «Вы будете, думаю, весьма мною довольны, поскольку я расположена дать вам достойный ответ. Должна вам сказать, что ваше ко мне отношение делает мне большую честь, но я обсудила его с мужем и поняла, что дальше так продолжаться не может. Я, безусловно, отдаю должное всем достоинствам вашего сердца, но мы слишком разные люди, чтобы быть хорошими друзьями. Желаю вам счастья, поскольку уважаю вас, однако я не льщу себя надеждой, что буду когда-либо в состоянии ему способствовать», — говорилось в послании.