Звезда и шар
Шрифт:
– - Зачем же нам убегать, -- парировал Рубинштейн, -- нам этот суд нужен больше вашего.
– - Ну-ну, -- сказал капитан, -- тогда за мной и не растягиваться.
Дружной гурьбой высыпали подсудимые на улицу Рубинштейна, вдыхая полной грудью утренний воздух, еще не успевший провонять дизельной гарью. Сержант Федоров с доброй улыбкой помахал им вслед рукой.
С шутками и смехом двинули они следом за капитаном в штатском, отдаленно напоминая экскурсионную группу третьего воронежского леспромхоза. Со спины.
– - На суде
– - Мне сейчас садиться никак нельзя,
– - сказал Саша, -- я послезавтра должен быть в Варшаве.
– - Вы же, помните, говорили, что можно запросить своего адвоката, -расстроился Лев Леопольдович, -- тогда дают отсрочку на два дня. С подпиской о невыезде.
– - Верно, можно -- сказал Кузнецов, -- а потом уйти в бега.
– - Как в бега?
– - вмешался Мойше.
– - А очень просто, изчезнуть из города на пару месяцев. Мы с супругой только так и будем действовать.
– - И я, пожалуй, тоже, -- сказал Саша, -- бега - это динамично!
– - А как же подписка о невыезде?
– - заволновался Мойше.
– - Технически, если отбросить политику, вся наша возня является административным нарушением. Подпадает под статью мелкое хулиганство. Отслеживается два-три месяца. Нет, конечно, если очень хочется в Кресты, тогда можно найти адвоката и вернуться на судилище. Только я не советую, -Кузнецов замолк на секунду, переводя дыхание, -- я в Крестах побывал, не рекомендую, место не для слабонервных.
84.
Бригада грузчиков, сонно шаркая сапогами, выползла с разбитой дороги на картофельное поле. Начинало накрапывать. Простые смертные, вместо продуктивного копошения в земле в поисках картофелин, кучками сидели на перевернутых ведрах, ежась и кутаясь в полиэтилен.
Пустые, начинающие намокать, мешки валялись вдоль межей, ни одного, наполненного даже на четверть, среди них не было. По опушке бродила замотанная в брезент учетчица с блокнотом.
– - Ну, так что?
– - спросил Ложакин, сдвинув брови, -- как дальше действовать будем? Срываете плановые показатели, товарищи!
– - А ему хоть кол на голове теши, -- отозвалась представительница аборигенной администрации, выводя загогулины в блокноте.
Дождь заметно усиливался.
– - Кому это ему?
– - Да Пашке!
– - ответила она, неопределенно махнув в сторону зарывшегося дышлом в перегной прицепного картофелеуборочного комбайна, -ему копать, а он с утра опять кататься.
Крупные капли забарабанили по кожуху комбайна. Она в сердцах длинно матюгнулась.
– - Что значит катается? Где катается?
– - грозно вопросил Ложакин, глядя на медленно диффундирующую в бор бригаду, -- наука, понимаешь, простаивает, нет фронта работ, а у вас персонал не готов
– - Ну ты, того, горло-то не рви!
– - осадила она его, неожиданно изменив политориентацию -- приперлись тут и командуют! Пашка по утрам всегда катается.
Километрах в двух, на другом конце поля, едва видимый сквозь клубящийся над теплой землей пар, по кромке леса несся многотонный трактор Кировец. Отсюда он казался маленькой, желтой, еле ползущей игрушкой, хотя скорость его дошла уже до сорока километров в час.
Сжав зубы, не обращая внимания на дикие прыжки трактора по колдобинам полевой дороги, Пашка жал на газ. Он уже врубил со скрежетом пятую, левый кирзач нервно подрагивал на сцеплении, стрелка спидометра подползала к сорока восьми... Eще немного, и он врубит, наконец, шестую, прямую передачу, чего не удавалось ему раньше никогда.
Всю свою ненависть к этой земле, от которой ему не суждено оторватся, вжимал Пашка в педаль газа. Вчера наступил конец, пришел ответ из летного училища. Смысл мудреных слов, складывающихся в путаные фразы, был прост, как выстрел: НЕ ГОДЕН.
"Блядь!", - неслось в мозгу телеграфной лентой, - "как яйца отрезали, суки! Теперь по гроб в навозе копошиться!".
Не сбавляя ходу, он выдернул флягу со спиртом. Большой глоток отрезвил на мгновение, сдавив спазмом горло. Он утер рукавом подбородок, покрытый реденькой юношеской бородкой, и неожиданно для себя заплакал. Прямой кусок дороги заканчивался. Грунтовка резко сворачивала влево и начинала петлять вдоль кромки поля по краю оврага. Пашка не свернул. С ревом больного носорога, оставляя за собой полутораметровые колеи, могучая машина пошла поперек межей по влажной пашне. Скорость сразу упала, громадные колеса месили чернозем, как тесто.
Пашка крутанул руль, трактор сложился в центральном шарнире и начал выписывать сложные кривые, разбрасывая веера перегноя и картофельной ботвы. Сквозь неровно дергающиеся щетки, каруселью несся перед ним окружающий ландшафт, выкидывая попеременно то стену леса, то овраг, то уходящие к горизонту межи. Мелькнула ржавая, поросшая молодняком взлетная полоса, продолжающая бессмысленно рассекать поле надвое.Рев мотора смолк, трактор замер, медленно развернулся и, пощелкивая на дожде перегретым металлом, выполз на полосу.
Прищурившись, Пашка запалил погасший было хабарик.
Поглядел долгим взглядом вдоль воображаемых посадочных огней, поверх молодых дубков и берез, обильно проросших сквозь сталь.
Прислушался к ровному гудению дизеля.
Выплюнул окурок.
Потом, не спеша, воткнул первую скорость и вдавил в пол акселератор. Взвыв, как реактивный истребитель-бомбардировщик, Кировец начал набор скорости.
– - Митя, как вы думаете, -- задумчиво произнес Максаков, поставив ногу на вздыбленный острый край мокрого перфорированного железа, -- что вызывает в человеке ощущение безумия?