Звезда и шар
Шрифт:
Звезда росла, медленно поворачиваясь и материализуясь все четче, отбрасывая блики и переливаясь. В какой-то момент он увидел, где должны пройти разрезы.
По ребрам звезды побежали трещины, вершины лучей сдвинулись и вот уже вся она стала распадаться на остроугольные части, обнажая рубиновые грани, скрытые доселе. Грани скользили, как дамасская сталь по бархату ножен. Части разошлись в пространстве, звезда распалась на шесть одинаковых обломков. Обломки начали медленно поворачиваться, как будто бы в поисках пути обратно.
Повернувшись, осколки звезды начали медленно сближаться,
Стала видна уже новая форма рождающейся из самой себя рубиновой звезды, как вдруг движение со скрежетом прекратилось. Рубин косоугольных вершин натолкнулся на четырехгранные лучи...
звезда замерла в нерешительности.
– - Что рука, очень болит?
– - услышал он сквозь скрежет сочувственный голос, -- ты аж зубами скрипишь.
– - Да нет, ничего, -- ответил он, опустошенно слядя за изчезновением звезды, -- это я так...
81.
Легкая тишь расстилалась над погруженным в сны городом, опутанным тонкой сетью красно-белых, словно росчерки сигарет, следов машин, будто бы забытых ими в неподвижном воздухе. Медленно набирая скорость, Каменский косо пронизал четвертый и пятый этажи, пробил крышу и вылетел в ночь. Покружил немного над кирпичной трубой, к которой он как-то привык за годы работы, заглянул внутрь. Неизменно, как круговорот воды в природе, из черного туннеля поднимались клубы желтого дихлорэтанового дыма. Вдруг он заметил внизу горящее окно. Со словами "Кому же это еще не спится" он спикировал на огонек.
Игорь Царев утопал в облаке беломорного дыма. В завтрашней газете не хватало поллиста. Единственным материалом, которым он мог заткнуть дыру, были таисины "Гидравлические роды Полстернака". Когда она принесла ему тогда черновой набросок, он вначале долго смеялся, а потом сказал, что скорее Полстернак родит из бедра, чем он это пропустит. И вот теперь он стоял перед выбором: включить рождение удава в номер или сорвать выпуск.
Он знал, какой трепач был Веньяминыч, но черт его знает. Слухи о танковом заводе приходили с разных сторон, и никто не мог ни подтвердить их, ни опровергнуть. Царев хорошо помнил, каких пиздюлей он хватанул после сашкиной "Оды труду". Он в последний раз взъерошил пятерней затылок и произнес громко:
– - Посему повелеваю: Да быть разделу "ученые не шутют"!
82.
Коротка северная ночь. Eще не успели померкнуть полохи северного сияния на зеленеющем небе, еще с реки не утек в поля туман, а на востоке уже забрезжило золотом нарождающееся светило...
Полоса ждала. Вросшая металлическими зазубренными остриями в мягкую, теплую от постоянного брожения перегноя, землю, она просто не знала другого состояния. Разве что радость, пронизывавшую все сочленения, когда огромная тень заслоняла небосвод и, визжа резиной по стали, многотонная туша вжимала ее в чернозем, прокатывалась тремя утюгами подвесок шасси по всей ее длине, не давая развестись рыжим колониям окиси железа.
Иногда аэродром затихал надолго,
Так было, так есть и так будет. Ожидание и время были для полосы тождественны. Но когда-то уходит все. Ритм посадок и взлетов неуловимо изменился. Промежутков стало хватать на то, чтобы зеркало металла успевало покрыться сыпными пятнами ржавчины.
Конец настал туманным скользким утром, когда тяжелый СУ-27 пошел юзом, поскользнувшись на заиндивевшей росе. Тяжко завыли покрышки, треснула консоль, и самолет, подмяв под себя шасси, рухнул на полосу, взрезал ее, как консервную банку, смял гармошкой, и медленно перевернулся, задирая в небо сиротливо оголившиеся УРы.
Тишина опустилась надолго. Двенадцать раз сковало землю льдом прежде чем вновь послышался звук моторов. Это были совсем другие машины. Маленькие и деловитые, они кружили вокруг, рыхля землю и перевертывая ее пластами. Полосу они обходили. С точки зрения землепашцев полоса была мертва, несмотря на то, что по краям ее обильно прорастал картофель. Лишь раз пьяный бульдозерист с разгону прогремел по ней гусеницами и вспорол ей плугом край.
... Сегодня утром полоса вдруг встрепенулась ото сна, нежданно ощутив тяжесть у своего начала, там где давным-давно самолеты заходили на взлет. Огромная тяжелая машина взревела на старте и начала набирать скорость, давя кусты и проросший сквозь металл молодняк.
83.
Лязгнули затворы, в проем приоткрывшейся со скрипом двери хлынул неяркий свет от закрытой металлической решеткой лампы, достаточный, впрочим, чтобы заставить зажмуриться сидящих во тьме арестантов.
– - Ну что, граждане нарушители общественного порядка, -- услышали они голос капитана, -- Подъем, пора и на суд.
С удивлением увидели они, что одет он в белые брюки и легкомысленную цветастую рубашку.
– - А я сегодня выходной, -- объяснил он, переступая сандалетами через подозрительное пятно в коридоре, -- вот в суд только вас сведу, и - на природу. Федоров, проследи там, чтоб никто в камере не задержался! А то, может кому понравилось.
Капитан терпеливо курил, пока сержант выдавал заключенным личные вещи. У него явно было хорошее настроение. С отеческой улыбкой взирал он на процедуру вдевания ремней и шнурков. Наконец Федоров закончил читать список временно изъятого:
– - Арестованая Кузнецова: ожерелье с кулоном, тысяча семьсот рублей, перстень с бриллиантом, пять тысяч триста.
Капитан похлопал в ладоши, привлекая к себе внимание и коротко изложил инструкции:
– - Суд через два квартала за углом. Пойдем без конвоя. Люди вы интеллигентные, думаю понимаете, что убегать не стоит.