Звезда и старуха
Шрифт:
Одетт сияла, фанаты отражали ее свет. В конце концов она ушла с какой-то парой под ручку, покинула нашего героя, даже не вспомнив о нем.
Он не ожидал ни одного из сюрпризов того вечера: ни великолепного one woman show [63] , ни бесцеремонных замечаний, капризов, вероломства в их совместном творчестве, ни странного, без предупреждения исчезновения главного действующего лица в финале…
Одетт давно ушла, а постановщик долго еще сидел неподвижно за разоренным столиком, наедине с недоеденным десертом, холодным кофе, смятыми салфетками и неоконченным разговором.
63
One woman show – спектакль одной актрисы (англ.).
Их куцые репетиции начнутся завтра, однако от его сценария уже сейчас ничего не осталось. Знакомый голосок надсаживался: «Отмени спектакль! Разорви контракт!» Он молчал в ответ.
Снаружи завывал ветер, шумели волны, моряки не зря предсказывали бурю. Старый морской волк Жилу, давний его приятель, предостерегал:
– В полнолуние и новолуние самый сильный прилив – жди шторма!
За 11 дней до премьеры
На следующее утро постановщик ехал в Театр на первую репетицию. Живот подвело от страха, в голове гудел рой тревожных недобрых мыслей. Знаменитость одним своим присутствием подавляет тебя, неважно, уверен ты в себе или нет. И как на грех, когда он и так почти без тормозов…
Нет, сначала все шло как по маслу: шоссе на четыре полосы, пробок нет, погода прекрасная, фоном звучала красивая грустная песня «Radiohead» [64] … Как вдруг у самого въезда в город он увидел в зеркале заднего вида двух полицейских на мотоциклах, черт, черт, на спидометре – 150 км/ч, грубое превышение, он попался. Один полицейский его обогнал, другой следовал за ним вплотную, пришлось подъехать к обочине и остановиться.
– Превышение скорости.
– Да, но я…
64
«Radiohead» – британская альтернативная рок-группа, основана в 1985 году в Оксфордшире.
– Ваши документы…
Вот они все, пожалуйста: права, техпаспорт, удостоверение личности, страховка, полис… Постановщик был в ярости. Когда полиция останавливает тебя просто так, ни за что, трудно сдержаться, но когда ты действительно виноват и к тому же опаздываешь, сдержаться в сто крат трудней. Полицейский обошел машину кругом, добросовестно и неторопливо осмотрел ветровое стекло, шины, багажник, записал номер. Постановщик стал объяснять, что спешит, что ему надо… Полицейский перебил:
– Обождите.
Половина десятого. Теперь постановщик наверняка опоздает. Полицейский запросил по рации центральное управление. Решил проверить, не числится ли машина в угоне. Процедура затягивалась. Без четверти десять. Постановщик рвал и метал. Он открыл дверцу, намереваясь подойти и поговорить с ревностным стражем порядка, но тот властно вскинул ладонь: стоп, ни с места, сиди внутри.
Помилуйте-отпустите, постановщик не мог опоздать в первый же день, опозориться перед звездой, она же с ним вообще считаться не будет… Он замахал руками: подойдите, мне нужно вам что-то сказать, очень важное, правда… Нет, жандарм упорно не замечал его, бубнил в свою рацию. Или делал вид, что не замечает.
Постановщик попытался связаться по мобильному с помрежем. Предупредить, что застрял. Нет ответа. Значит, все уже в сборе, в зале. Нет смысла посылать эсэмэс, оставлять голосовое сообщение…
Постановщик обернулся и увидел в зеркало бокового вида второго полицейского. Опустил стекло, высунулся наружу и в отчаянии воззвал к нему:
– Господин полицейский!
Как положено к нему обращаться: «сержант», «жандарм», «полицейский»? Постановщик окончательно запутался:
– Господин сержант, гражданин жандарм, мёсье, извините, пожалуйста, у меня будут очень серьезные неприятности, помогите…
Гражданин жандарм слез с мотоцикла, убедился, что тот надежно стоит, и вразвалку, не спеша направился к постановщику. Приложил два пальца к каске:
– Слушаю вас.
– У меня назначена встреча с Одетт, я очень боюсь опоздать, а через десять минут…
– С Одетт?
– Да, с Одетт. У нас с ней репетиция в Театре, я не могу заставить ее ждать.
– С Одетт, которая на аккордеоне играет?
– Ну да.
– Что, правда с самой Одетт?
– Ну да, с ней самой…
Почему он без конца переспрашивает?
– Сама Одетт приехала в Кемпер и будет выступать вместе с вами? Вы музыкант?
– Да, то есть не совсем, в данном случае я режиссер-постановщик. Мы с ней ставим спектакль, должны репетировать, а я тут задерживаюсь и… Поймите… Это наша первая репетиция… Я так волнуюсь! Мне нельзя опаздывать…
– Неужели с Одетт? Постойте, я сейчас.
Второй полицейский бегом бросился к напарнику, теперь он двигался куда проворней, чем прежде. Первый все еще пытался пробить номер по базе данных, но оператор ничего не находил, бестолочь, дармоед, вот кто зря тратит деньги налогоплательщиков…
– У него встреча с Одетт!
Напарник тотчас отвлекся от пререканий с оператором:
– С Одетт? С той самой, с аккордеоном?
– Ну да! Она тут, у нас, в Кемпере. А этот к ней опаздывает. Может, отпустим его, а?
Полицейский выключил рацию. Спор с оператором прекратился.
– Хоть бы достал нам ее автограф…
Второй поспешно вернулся к машине:
– Ладно. Проезжайте.
Постановщик не верил своим ушам. Неужели имя «Одетт» открывает все двери, как заклинание «сезам», как воровская отмычка? Неужели это волшебное слово, пароль, тайный знак, пропуск, мандат? Невероятно! Постановщик дрожащей рукой вставил ключ в зажигание, пролепетал «спасибо» полицейским, те бодро отсалютовали ему, и скорей дал по газам, сам не свой от счастья.
Эх, я дурак, нужно было позвать полицейских с собой и приехать в Театр с эскортом мотоциклистов… Как президент. Было бы круто!
Благодаря полицейским, ярым поклонникам Одетт, постановщик не нарушил золотого правила Театра, не опоздал на первую репетицию и появился в зале именно в тот момент, когда звезда из гримерной вышла на сцену. Пора настраивать звук.
Подключить микрофоны, усилители, все отладить так, чтоб звучало повыше, пониже, подальше, поближе, погромче, потише, не трещало, не шипело, не скрежетало, нравилось музыкантам, не бесило звукорежиссера. Всеобщее раздражение, столкновение самолюбий, ожесточенная борьба, которая нередко оборачивалась вендеттой и прицельной стрельбой. Нескончаемое напряженное противостояние, такие страсти, куда там футболу! После боя у каждого оставалось ощущение, будто его честь запятнана, а музыка поругана.