Звезда моя единственная
Шрифт:
Именно поэтому огненные взоры Мэри не находили ответа. И с каждым днем она все сильнее ощущала, что готова на что угодно, лишь бы удовлетворить свое желание…
С кем угодно! Где угодно! Когда угодно!
Только бы об этом не узнал отец.
Да, пока Господь все же не окончательно лишил ее разума, а потому она не бросалась во все тяжкие, забывая об осторожности, а изо всех сил придумывала план побега. И придумала-таки!
Однажды разболелась у Мэри голова, да так, что в глазах стало смеркаться. Доктор посоветовал несколько часов пролежать в темной комнате, причем запретил окружающим беспокоить ее. Мэри тогда отдохнула вволю! Головная боль прошла довольно быстро, и она просто лежала и наслаждалась одиночеством. И потом, когда упреки или нравоучения начинали ей слишком уж надоедать, она иногда весьма ловко представлялась больной и удалялась в поисках спасительного одиночества в свою комнату, куда никто не смел заглядывать до тех пор, пока Мэри не соизволяла выйти сама.
Та-ак… Если ухитриться «захворать» на то время, когда прочие будут чем-то заняты… можно совершенно обезопасить себя от вторжения и проверки. Какое же это может быть время? Например, богослужение… Нездоровье – единственная причина, по которой можно было его пропустить.
Хорошо придумано… Теперь осталось решить, как выскользнуть из дворца. Нужно сделать все, чтобы ее никто не заметил, чтобы никто ничего не заподозрил… значит, нужно переодеться. Все-таки не зря «Барышня-крестьянка» Пушкина была одной из самых ее любимых русских книг. Несколько раз она видела Александра Сергеевича у отца, но ни разу не могла набраться храбрости сказать ему, как восхищается им. И еще очень хотелось спросить, он сам эту историю с переодетой барышней выдумал – или такое на самом деле происходило? Наверняка! Ну и почему бы Мэри не повторить эту историю? Раздобыть бы самое простое платье, какое-нибудь простонародное… спрятать его хорошенько, а потом прокрасться с ним к потайной двери и переодеться там, выскользнуть из дворца и…
Но где взять платье? Никому ведь нельзя открыться… кто ей поможет?! Попросить такую одежду у какой-нибудь фрейлины? Опасно открываться, да и откуда у этих девушек может быть одежда, какую носят простолюдинки?
Ну, у них-то ее и в самом деле быть не может, но у их служанок… У Мари Трубецкой служанка такого же небольшого роста, как Мэри, и фигурой похожа. Но ведь если просто так попросить Мари велеть служанке принести одежду, непременно начнутся расспросы. Или можно довериться Мари? Нет, лучше не стоит. Можно поступить похитрее…
– Мне хочется на новом публичном маскараде у Энгельгардта всех с ума свести, – сказала она как бы невзначай. – Да не могу придумать, во что бы нарядиться. Всегда на всех одно и то же! И так легко угадать, кто есть кто, даже и масок срывать не нужно. Нет, я хочу что-нибудь совсем необыкновенное! Никаких размалеванных лиц, никаких пудреных париков, никаких кимоно или арабских кафтанов и шальвар. Я хочу прийти на бал, одевшись простолюдинкой!
И Мэри захлопала в ладоши, словно эта мысль вот только что пришла ей в голову и непомерно ее восхитила.
Однако Мари не выразила особого восторга.
– Одевшись простолюдинкой? – повторила она растерянно. – Но, ваше высочество… вас могут выгнать с этого бала!
– Это будет замечательно! – расхохоталась Мэри. – Пусть только попробуют выгнать меня! Вот тут-то я и открою свое инкогнито!
Мари наконец согласилась, что это будет замечательная шутка, и обещала велеть своей девушке завтра же раздобыть необходимую одежду.
«Ах, как хорошо я придумала!» – возбужденно думала Мэри. Мелькнула мысль, что, может быть, и в самом деле ограничиться появлением на балу… конечно, она останется неузнанной и вполне может поморочить голову какому-нибудь мужчине, а там, если повезет, и…
Нет-нет, слишком велик риск, что ее узнают, догадливость светских людей нельзя недооценивать. Это раз. Потом, ведь ее свитские офицеры, Фредерикс, Виельгорский и Россетти будут знать, в чем она будет на балу. Да они к ней никому и приблизиться не дадут! Там Мэри ничего не сможет позволить себе, никакого риска!
Все же надо воспользоваться ключом, если она хочет насладиться свободой. Но что произойдет, если кто-нибудь узнает ее на улицах? Да нет, такого просто не может быть. Такое и в голову никому не сможет прийти – чтобы царская дочка бегала по улицам, одетая невесть как! Даже вообразить невозможно, чтобы кто-нибудь к ней подошел и сказал:
– Ваше высочество, что вы здесь делаете?
Мэри невольно засмеялась, вспомнив одну недавнюю историю, приключившуюся с отцом.
Николай Павлович был великим любителем публичных маскарадов и редко их пропускал. Он должен был все знать о своих подданных, в том числе и то, как они развлекаются. Кроме того – и это всем было известно, в том числе его детям, – императору нравилось общество молодых и красивых женщин. А на маскараде любая дама в маске могла подойти к государю, заговорить с ним – и даже взять под руку и пройтись с ним по залам. Конечно, дамы не только рады были полюбезничать с императором, но и изо всех сил старались заинтриговать его. Для этого на маскарады нарочно раздавали даровые билеты модисткам и актрисам – чтоб приходили интриговать императора и флиртовать с ним – конечно, в пределах приличия. И вот как-то раз на публичном маскараде к нему подошла какая-то девица и развязно бросила:
– А я тебя знаю.
– И я тебя, – ответил император.
– Не может быть! – удивилась маска.
– Точно знаю.
– Кто же я такая? – игриво хихикнула девица.
– Дура! – не выдержал император ее фамильярного тона. – По-русски либо горничная, либо прачка!
Итак, Мэри договорилась с Мари Трубецкой и дала ей денег, а та договорилась со своей горничной, и вскоре Даша принесла новенькую, недурно сшитую и даже некоторым образом кокетливую юбку из синей ткани и розовую кофту с перламутровыми пуговками по высокому вороту. У кофты были пышные рукава у плеч и узкие на запястьях.
Мэри озадаченно трогала вещи. Они были совершенно новые, еще не глаженные, с залежалыми складками, и пахли очень непривычно: краской.
– Отчего же они так пахнут? – удивленно спросила Мэри.
– Известное дело, краска дешевая, – с покровительственным видом усмехнулась Даша, которая, выполнив поручение великой княжны, мигом преисполнилась сознания собственной значимости и ощутила себя чуть ли не конфиденткой. – До первой стирки! А как заносится, лучше новое брать, потому что кофта пятнами пойдет, а юбка пегая станет, как китайке и положено.
Мэри мигом вспомнила Пушкина: «На другой же день приступила она к исполнению своего плана, послала купить на базаре толстого полотна, синей китайки и медных пуговок, с помощью Насти скроила себе рубашку и сарафан, засадила за шитье всю девичью, и к вечеру все было готово».
То, что и у Лизы Муромской, и у нее наряды были из китайки, приободрило Мэри и внушило надежду на благополучное исполнение задуманного.
По Пушкину выходило: «Лиза примерила обнову и призналась пред зеркалом, что никогда еще так мила самой себе не казалась».