Звезда на одну роль
Шрифт:
«Катя была права на все сто», — думал он, следя за пиром во дворце тетрарха, где грустный, рафинированно-сентенциозный Ирод обсуждал с Иродиадой слухи о том, что в Галилее появился какой-то человек, который воскрешает мертвых.
А Катя в этот самый миг бездумно смотрела «Храброе сердце», где отважные шотландцы, возглавляемые героем Мэла Гибсона, выходили в чисто поле на битву с англичанами. На экране лихо мчалась закованная в броню рыцарская конница. Но ряды шотландцев
От неожиданности Катя так дернулась, что свалила и портрет Бонапарта, и телефон, поставленный на подлокотник кресла. У нее перехватило дыхание. Она нажала «стоп», перемотала назад пленку. Вот снова. Снова. ДА! Так оно и было... Только так!
Она подняла телефон, лихорадочно набрала номер Мещерского. На экране кипела битва не на жизнь, а на смерть. Телефон не соединялся. От удара, что ли? Она нажимала кнопки, чуть не плача с досады. Наконец...
— Алло, Сережа!
— Катя, что случилось? Вадим, да?!
— Я смотрю «Храброе сердце»... Ты смотрел его?
— Нет, Катенька, Господи ты Боже мой! Ну разве так можно... Ну, успокойся ты. — Он тяжело дышал в трубку. — Я подумал...
— Сереж, здесь есть одна сцена, сцена битвы: англичане наступают, шотландцы обороняются. Они...
— Ну, что делают шотландцы. Катя?
— Они метнули в них...
А далеко-далеко на сцене в Холодном переулке Ирод спрашивал Иродиаду:
— Куда она смотрит, Саломея?
— Ты опять пялишься на мою дочь, — ворчала Иродиада и залпом осушала кубки, полные вина.
Ирод поднялся, поцеловал ее руки — правую, левую. Почтительно облобызал.
— Саломея, станцуй для меня, — попросил он тихо.
— Я не хочу танцевать, тетрарх. Музыка звучала в зале, щемяще-нежная, хватающая за сердце.
— Саломея, станцуй. Я печален сегодня. Когда я шел сюда, я поскользнулся в луже крови. Если ты станцуешь, я исполню любое твое желание. Я клянусь.
Саломея вышла из-за кресел, из-за спин зрителей. Она стояла теперь к ним спиной, томно поводила бедрами. С ее плеч до самого пола стелилась златотканая накидка. Пламя светильников освещало ее.
— Чем ты клянешься, тетрарх?
— Жизнью своей, богами. Чем ты хочешь. Я дам тебе все. Даже половину царства.
— Ты поклялся, тетрарх.
— Я поклялся, Саломея.
Свет на сцене внезапно потух. Потом зажегся снова — слабый. И были две гибкие тени на стене. Звучала музыка, свет разгорался ярче, ярче. И теперь зрители затаили дыхание — перед ними танцевали две Саломеи. Две совершенно одинаковые принцессы в гирляндах, сплетенных из пурпурных роз, только в гирляндах, которые ничего не скрывали, наоборот!
Впрочем, танцевала — неистовствовала, крутилась, прыгала — только одна Саломея. Как вихрь, как пантера. Босые ноги ее так и мелькали. Кравченко против воли ощутил острое волнение — его зажгло. Чугунов возбужденно сопел, он покраснел, налился кровью. Саломея крутанула задом перед самым его лицом. Гирлянда роз хлестнула его по щеке. Он поймал ее рукой, рванул к себе — тщетно, она уже умчалась на другой конец зала.
Саломея номер два была только тенью. Она двигалась, точно сомнамбула, легко и бесшумно. Ее почти не было видно. Много ли мы обращаем внимания на свою тень?
Саломея-первая сделала великолепный прыжок. На мгновение они встали рядом, резкий жест и.., их гирлянды упали. Свет ярко вспыхнул — стало видно, что это парень и девушка, мокрые от пота, с развившимися белокурыми волосами. И снова наступила тьма.
Голос Ирода, хриплый, срывающийся от вожделения, спросил:
— Что же ты хочешь, Саломея?
— Я хочу.., чтобы ты дал мне.., на серебряном блюде... ГОЛОВУ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ!
– Голоса Саломей звучали хором, торжественно и неумолимо.
Кравченко подался вперед. Он лихорадочно следил, что же будет дальше. Вот ей, вернее, им принесли голову. Тот самый Данила, теперь переодетый в раба-германца, в рогатом шлеме и шкуре, принес-Принес свою собственную голову. Саломея взяла се — Саломея-парень. Она объяснялась мертвой голове в любви, потом поцеловала ее в мертвые губы.
Потом принцесса снова раздвоились. Теперь танец предназначался для мертвого Иоанна. А со сцены за ней наблюдали потрясенный Ирод, мрачная Иродиада. Из зала пялились взвинченные зрители.
— Твоя дочь — ЧУДОВИЩЕ — кричал Ирод, ломая руки.
— А я горжусь ею! — отвечала его жена. А Саломеи кружились, прыгали, плясали, стараясь угодить. Кравченко вздрогнул — рядом кто-то всхлипнул. Он увидел, что Чугунов стиснул кулаки, лицо его выражало чисто физическое страдание. По воспаленно блестевшим глазам было ясно, чего он хотел...
— Сереж, это КОПЬЕ, понимаешь? — кричала Катя в трубку. — ОН УБИЛ ИХ ВСЕХ КОПЬЕМ! Пронзал насквозь. Я только что видела нечто подобное в фильме. Это могло случиться только так!
Мещерский молчал.
— Это копье, клянусь тебе! Если б мы с тобой жили лет этак семьсот назад, эта рана сквозная не вызвала бы у нас такого удивления. Тогда так убивали многих. Это никакой не штырь! Это толстое копье с наконечником. Оно пробивало даже рыцарскую броню!
— Я сейчас приеду, — сказал Мещерский.
Саломеи прыгнули, совместились, наклонились над мертвой головой, припали к ней, слившись в чудовищном тройном поцелуе.
— Ибо таинство Любви сильнее таинства Смерти. ТОЛЬКО ЛЮБВИ НАДО ИСКАТЬ! — Их голоса дрожали от страсти.