Звезда на одну роль
Шрифт:
— Она была блондинкой в самое первое исполнение этой пьесы, Лели. Лорд Альфред — Бозч, когда играл ее на той квартире перед Уайльдом, отказался от парика. У него были восхитительные волосы цвета меда. Так уж повелось с тех пор... — Он запнулся. — Она одета?
— Да. — Женщина завернулась в широкий плащ в серебряных блестках, выставила только ногу — смуглую, гладкую, в бархатной туфельке на высоком каблуке. — Я сделала все, как ты просил.
— Я этого не забуду, Лели. Спасибо.
В
В дверях возник силуэт девушки-блондинки. Аня обернулась. Они смотрели друг на друга: две Саломеи, одинаково загримированные близнецы.
— Ты готова? — спросил Олли.
— Да.
— Страшно?
— Немножко.
— Мне тоже немножко. Я накрасился сносно? — жеманно осведомился он. — Кажется, слева переборщил.
— Нет. — Она привстала. — Ну-ка, наклонись ко мне.
Он наклонился. Их одинаковые лица сблизились.
Она почувствовала его дыхание на своих губах. Потом Олли резко выпрямился.
— В самом конце... — Он помолчал. — Смотри только на меня. Делай все, что делаю я. Поняла?
Она кивнула.
В дверях показалось новое сказочное видение — огромный, могучий Иоанн Креститель, такой, каким его желал видеть и играть Данила. Он не признавал одежд — только шкура волка прикрывала его бедра. На широкой груди белел шрам — словно чей-то укус, может, того волка? Темные кудри рассыпались по плечам.
— Что у вас так холодно? — банально осведомилось видение. — Форточка открыта?
Данила прошел к плотно занавешенному окну, прикрыл форточку. Проходя мимо Олли, он как бы невзначай коснулся его.
— Как дела?
— Хорошо.
Быстрый взгляд. Словно светляки вспыхнули в глазах Данилы, серые светляки, жгучие.
— Публика соберется через полчаса. Кто видел мой балахон, ребята? Мне их встречать.
— Иди так, — сказала Аня. — Так ты великолепен.
Он круто обернулся к ней.
— Правда?
Она кивнула, уставясь в зеркало.
— Публика соберется через полчаса, — повторил он.
Вадим Кравченко и Василий Чугунов приехали в Холодный переулок без четверти одиннадцать. Чугунов хмурился. Чудовищная сумма, заплаченная им за «кота в мешке», к этому никакого отношения не имела, просто с утра у него разболелся зуб.
Кравченко был собран и насторожен. У подъезда их встречали: тот самый
— Рады вас видеть, — приветствовал он гостей. — Прошу, проходите, раздевайтесь.
Они сняли пальто в прихожей, прошли в просторный холл, украшенный зеркалами, охотничьими гравюрами и дубовыми панелями.
— Сюда, пожалуйста. — Данила повел их коридором в зимний сад. Кравченко огляделся с любопытством: да, обстановочка бо-о-га-а-тая. Бегонии и пальмы, море цветов и даже мраморный бассейн с подсветкой. Здесь же среди зелени стояли бархатные диваны цвета малахита, кресла, светильники, узорные столики, а на них — батарея бутылок, шейкеры, мини-холодильники для льда, закуска на тарелочках.
Бар в саду.
Гостей собралось немного: два низеньких желтолицых узкоглазых человечка в смокингах — они вежливо поклонились вновь пришедшим, сухощавый старообразный субъект в черном шелковом блузоне и брюках клеш. Он напомнил Вадиму гигантскую цикаду из какого-то фильма ужасов про мутантов. И бледный испитой альбинос, одетый в строгий изысканный костюм от очень дорогого портного. На лацкане его пиджака была приколота зеленая гвоздика.
Чугунов попросту плюхнулся в кресло, вытянул ноги.
— Что, гости — сами себе хозяева? — сказал он громко. — Пей сколько влезет, только сам наливай, не стесняйся. Одобряю такие порядки. — Он потянулся к бутылке джина. — Елкой пахнет, но.., слышь... — Он обернулся к альбиносу, сидевшему ближе всех. — Елкой, говорю, пахнет, но для почина ничего, сойдет. Как, сойдет?
Альбинос сказал что-то гортанно. «Скандинав», — тут же определил Кравченко.
— А, ты забугорный, брат, ишь ты! Значит, зрелище — того, слышь, Вадь, — оживился Чугунов. — Того зрелище. Вишь, иностранцы одни собрались, отеческих харь нет. Мы тут как белые вороны. Ты садись.
В ногах правды нет, ее, впрочем, нигде нет. Эти-то, узкоглазые жмурики, китайцы, што ль?
— Японцы, Василь Василич, не показывайте на них пальцем, это нация гордая, чуть что — харакири. — Кравченко сел рядом с Чучелом.
— Как ты их различаешь только?
Кравченко пожал плечами. Он прислушивался — в глубине дома играла музыка. Странный дом, тихий какой. Он заметил, когда они подъехали, фасад особняка был абсолютно темным. Если и горел где свет, то это либо в комнатах без окон, как этот зимний сад, либо в тех, что выходили во двор.