Звезда перед рассветом
Шрифт:
– Ты, Марфа, теперь в монастыре, стало быть – сестра Его? – спросила Люша.
Маша еще не сообразила, что сказать, а молодая женщина уже опустилась на колени прямо в раскисшую грязь и благодарно прижалась сухими и горячими губами к ее руке. Потом вскочила и быстро, не оборачиваясь, пошла прочь.
– Что ж, допрыгались?! Допрыгались! А я, между прочим, давно тебя предупреждал!
Александр вошел стремительно, гневно раздувая ноздри и подрагивая углом губ. Люша подняла взгляд, не торопясь отложила перо, посыпала
Александр против своей собственной воли («Читать чужие письма – гадость, гадость!») успел ухватить взглядом обращение и болезненно скривился: ««Милый Аркаша!» – боже мой, ну что, что можно тут, в этом доме разрешить, если хозяйка его регулярно пишет письма покойнику и невозмутима при том, как китайский идол. Безумие…»
В памяти всплыли и намертво застряли чьи-то дурацкие стихи еще «пифагорейских» времен:
«Пустынный шар в пустой пустынеКак дьявола раздумиеВисел всегда, висит понынеБезумие, безумие»Она подняла глаза – светлые почти добела, острые почти до боли:
– Александр, что случилось?
– Приезжал уездный урядник Карагосов. Калужское жандармское управление интересуется несовершеннолетним уличным кукольником, называющим себя Кашпареком, и запрашивает в полиции подтверждение, действительно ли он постоянно проживает в имении Синие Ключи. Карагосов к нам с совершеннейшим почтением, но просит войти в положение…
– Где Кашпарек?
– Я бы сам хотел это знать! Чтобы хотя бы раз, по случаю, задать ему знатную трепку!
– Ты с ним не справишься, Алекс, он очень ловкий и сильный, ты же видел, сколько он может держать Олю на вытянутых вверх руках. Ты – не удержишь и минуты. Так его нет в усадьбе?
– Похоже, никто не видел его уже дня три. Я хочу спросить тебя: ты вообще следишь за своими приблудышами?!
– За Кашпареком нельзя следить, – поморщившись от громкого голоса Александра, ответила Люша. – Ему уже исполнилось 14 лет. На улице, среди босяков это возраст полного и окончательного возмужания. Он приходит и уходит, когда ему вздумается, никого особенно собой не обременяя…
– Люба, но это в конце концов невыносимо! Очнись! – вскричал Александр, с трудом сдерживая желание схватить супругу за плечи и хорошенько потрясти. – Ты сейчас говоришь так, как будто бы он, ты, все мы до сих пор живем «на улице»! Но ни я, ни наша дочь никогда на этой треклятой «улице» не бывали, а для тебя период «босячества» давно в прошлом! Неужели ты не понимаешь, что чертов мальчишка действительно достаточно взрослый, чтобы своими выходками подвести всю нашу семью под монастырь?!
– Да, – Люша сложила письмо и убрала его в ящик бюро, поверх уже значительной стопки. – Надо поговорить с ним.
В полутемной, выходившей окном в кусты комнатушке, которую занимал Кашпарек, его не было. Люша
«Чехи, дети общей славянской матери, удивительным образом выжившие как часовые на Западе, обращаются к тебе, Великий Суверен, с горячей надеждой и требованием восстановления независимого чешского королевства, чтобы дать возможность славе короны Святого Вацлава сиять в лучах великой и могущественной династии Романовых…»
– Кашпарек – чешский националист. Надо же… – пробормотала Люша. – Чего только в войну не бывает. Но Оля должна хотя бы приблизительно знать, где он теперь.
Оля сидела на козетке и украшала перышками и тряпичными незабудками шляпку Капитолининой куклы. Капочка расположилась на ковре у ног Оли и давала указания:
– Вот это, это перышко еще туда приделай. Рыжее.
– Рыжее с синим не сочетается, – заметила Оля. – Давай лучше белое вот сюда…
– Это у тебя не сочетается, а у меня все сочетается, – возразила Капочка. – Синее небо и рыжее солнышко – что скажешь?.. Ой, мама пришла! Мама, мама, смотри, какая у моей Вари будет шляпка! Как у дамы в журнале!
Капочка запрыгала вокруг Люши.
Оля молча поднялась с козетки и стояла, опустив глаза.
– Ты знаешь, где Кашпарек? – спросила Любовь Николаевна.
– Нет его. Позавчера… нет, третьего дня, сразу, как Владимира к дедушке Мартыну в лес повезли, тем же вечером и Кашпарек ушел… Я ему говорила, что холодно, и я беспокоиться за него стану…
– А он?
– Да ему ведь наплевать, кто чего чувствует, он только долг еще как-то разумеет, что с Володиными причудами справляться надо, а без него – кому же…
– Понимать долг – это уже много, – заметила Люша. – А куда же он ушел? Не говорил?
– Собирался в Калугу. А как на деле вышло… он же, как дедка-шарманщик покойный, легко путь меняет. Когда мы бродили еще… Решили, значит, идти туда-то. Дошли до развилки. Кашпарек говорит: «Вот, там ветер в лицо, а здесь попутный. Идем с ним». И мы идем не туда, куда собирались, а куда ветер дует… Ему это просто, все дороги его…
– Как это чудесно, Оля! – вздохнула Капочка. – Я бы тоже хотела так бродить…
– Не дай тебе Бог! – с испугом воскликнула Оля и перекрестила девочку.
– Кто со мной в Калугу поедет? – спросила Любовь Николаевна.
– Я, я! – закричала Капочка. – А Ате с нами можно?
– Я тут обожду, – сказала Оля. – Урок свой по кружевам закончу…
– Ты просто боишься! – неожиданно сказала Капочка, наставив на Олю палец. – Боишься ехать за ним, увидеть…
– Капа, пальцем тыкать некрасиво, – машинально указала Люша, легко признавая в своем голосе интонации Анны Львовны десятилетней давности.