Звезда Тухачевского
Шрифт:
— Разве дело в национальности? — возразил Тухачевский. — Главное — что за человек, какие идеи исповедует, на что способен, насколько порядочен и честен. У всякого народа есть свои герои и свои предатели.
Сразу смекнув, что Тухачевский не разделяет его воззрений, Муравьев перескочил на другую тему.
— Здесь, на Восточном фронте, вы, Тухачевский, или прославитесь, или сломаете себе голову…
— Я бы очень просил вас, товарищ главком, ввести меня в курс дела, хотя бы кратко обрисовать противника, наши силы, соседей на флангах, тылы, — перебил его Тухачевский, не желая слушать пустые двусмысленные речи. — А что касается славы, то она от нас не уйдет. Если, разумеется, мы будем умело воевать.
Муравьев укоризненно посмотрел на него (видали, каков, смеет перебивать старшего по должности и по званию!), но не стал отчитывать, молча встал и подошел к большой карте, испещренной красными и синими стрелами и
— Извольте. Мой Восточный фронт составляют четыре армии: Особая, действующая в районе Саратова, Первая — в районе Кузнецк — Сенгилей — Бугульма, Вторая — в Уфимском районе фронтами на восток и запад, и Третья — в Екатеринбургском районе. Белогвардейские части действуют в тесной связи с чехословацкими войсками. Мой план действий: Особая армия будет наступать в обход самарской группы противника на Уральск и далее на Оренбург. Первая армия должна начать наступление на широком фронте: Кузнецк — Сенгилей — Бугульма — и, постепенно сжимая кольцо, призвана занять Сызрань и Самару, отрезав противнику путь отступления на Уфу со стороны Сургута и Бугульмы. Вторая армия будет содействовать наступлением в юго-восточном направлении и помогать Третьей армии в наступлении на Челябинск.
Тухачевский внимательно выслушал главкома и, помолчав, возразил:
— Но при такой разбросанности сил, насколько я понимаю, противник получит выгоду бить наши части по отдельности.
Муравьев остолбенело посмотрел на Тухачевского: куда он сует свой нос, этот неоперившийся еще командарм? Что он смыслит в обстановке, которую он, Муравьев, знает, как самого себя? Пора сразу же дать понять ему, что он не смеет свое суждение иметь, если главком уже все обдумал и предрешил!
— Запомните, подпоручик, — ледяным тоном оборвал Тухачевского Муравьев, — я не из тех людей, кто прощает столь наглую самоуверенность. Вы еще не побывали в войсках, а уже позволяете себе сомневаться в правильности решений высшего командования!
— Прошу меня извинить, — решил не накалять отношений с главкомом Тухачевский. — Просто я высказал свое предположение. Вы правы, мне действительно надо сначала вжиться в обстановку на месте, в своей армии.
— В своей армии! — фыркнул Муравьев. — Вы еще попробуйте сколотить ее, эту армию. Там у вас отряды, зараженные своеволием и анархизмом, не желающие выгружаться из теплушек. А чуть белые их прижмут, они командуют машинисту паровоза «полный вперед!» и только вы их и видели! Есть и такие части — любители кататься на бронепоездах, вы их будете бояться больше, чем беляков. Чуть что не по их нраву — долбанут картечью! Ну да что я трачу время на эти картинки? Отправляйтесь сегодня же в Инзу, в штаб вашей будущей армии, и покажите, как вы умеете воевать, выполнять мои предначертания и одерживать великие победы.
— Слушаюсь! — Тухачевский воспринял слова главкома как завершение беседы и встал.
— Не торопитесь, Михаил, — уже почти дружеским тоном остановил его Муравьев. — Перед кофе мы еще пригубим коньячку, самое время поднять тост за ваши будущие военные успехи.
Он еще долго не отпускал Тухачевского, потребовал, чтобы адъютант принес еще бутылку коньяку.
— Льщу себя надеждой, что вы будете мне надежной опорой. — Язык у Муравьева уже начал заплетаться. — Как-никак мы с вами истинные русские офицеры. У нас с вами еще будет свой Аркольский мост! Древко знамени в руки — и вперед, сокрушая врага! А как вы относитесь к Брестскому миру? [12] — неожиданно спросил главком.
12
Брестский мир — заключенный в Брест-Литовске 3 марта 1918 г. мирный договор Советской России с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией, Турцией. От России отторгались обширные территории: Украина, Польша, Прибалтика, часть Белоруссии и Закавказья — всего около 1 млн. кв. км территории. Советское правительство обязывалось выплатить 6 млрд. марок контрибуции, провести полную демобилизацию армии и флота. Этот мир был вынужденным из-за тяжелого положения страны, обеспечил выход России из 1-й мировой войны и передышку для восстановления народного хозяйства. Аннулирован Советским правительством 13 ноября 1918 г. после победы Ноябрьской революции в Германии (1918).
— Думаю, что у нас не было другого выхода, как пойти на этот ужасный, позорный мир, — ответил Тухачевский.
— Чушь! — заорал Муравьев так, что задребезжали стекла окна. — Был выход! Ленин назвал этот мир похабным, а сам подмахнул! Как это понимать? Мы еще повоюем с немцами, мы им покажем кузькину мать! — Муравьев захлебывался от ярости. — Впрочем, не смею вас больше задерживать. Отправляйтесь к месту назначения, примите дела у Харченко, уверяю вас,
Муравьев выпил еще, не закусывая.
— Надеюсь на боевую дружбу. — Он, пошатываясь, обнял Тухачевского за плечи.
— Разрешите идти, товарищ главком? — слегка отстранился от него Тухачевский.
— Не главком, а Михаил Ар-ртемьевич… — пьяно ухмыльнулся Муравьев. — Почему я надеюсь на дружбу, вникаете? Мы же с вами одного поля ягоды — пехотинцы. Вникаете? А кем был Наполеон Бонапарт? Артиллеристом! Вот в чем наша с вами трагедия. Мы — пехота! Но черт подери, унывать мы не будем, господин поручик!
И он вдруг запел хмельным, но довольно приятным баритоном:
Умный в артиллерии, Богатый — в кавалерии…— А дальше знаете? Знаете? Или нет? Если знаете — подпевайте:
Пьяница — во флоте, А дурак — в пехоте!3
То, что в первой половине восемнадцатого года стало привычно именоваться Красной Армией, представляло собой не нечто цельное, сплоченное и мощное, что как бы проистекало из столь громкого названия, но, напротив, было столь же далеким от цельности, сплоченности и мощи, сколь извечно далеки друг от друга небо и земля. Армия эта состояла из сотен и тысяч разнокалиберных отрядов и групп, причем не было наверняка среди них и двух схожих между собой. Разные по численности, абсолютно непохожие друг на друга по своему составу, разномастные по национальности, несоизмеримые по боеспособности, противоречивые по духу, идейным убеждениям и устремлениям, презирающие дисциплину и единовластие командиров, стремящиеся сбросить с себя любой не устраивающий их приказ как ненавистную удавку, как отрыжку царского режима, упивающиеся безбрежной свободой, понимаемой лишь как необузданное своеволие и дикий анархизм, — таков был, в общих чертах, облик новой, едва народившейся армии. Эти отряды вступали охотно лишь в такие схватки с противником, в которых исключались сколько-нибудь значительные потери и которые обеспечивали им наибольшую безопасность, давали возможность разжиться военными трофеями, а порой и заниматься разбоем, силой отбирая у крестьян ближайших деревень поросят, кур, гусей, муку, масло, яйца — все, что попадалось под руку, чтобы жить так, как любила жить «вольница» Стеньки Разина или Емельки Пугачева. С сильными отрядами противника такие отряды предпочитали не связываться, неделями не покидали магнитом влекущие к себе обжитые теплушки, частенько веселя свои души самогоном, выходили из вагонов лишь для того, чтобы обозначить свой иллюзорный боевой дух, ну и, разумеется, справить большую или малую нужду. Эти же отряды панически вламывались в свои теплушки при малейшей неудаче и стремились ускользнуть от зубастых, прищучивших их беляков.
Война, в которую с ходу с головой окунулся Тухачевский, на первых порах не только удивляла его своей бестолковостью, непредсказуемостью и хаосом, который, казалось, никому не было дано ввести в какие-то строгие, соответствующие понятиям военного искусства рамки, но и была ему просто непонятна. Удивление и даже возмущение вызывало отсутствие стройной военной организации, все было аморфно, как если бы человек вдруг лишился позвоночника. Всюду царили раздробленность, бестолковость, суета; приказы, поступающие сверху, могли быть запросто отменены и даже высмеяны внизу, в армейских частях, если их вообще можно было назвать частями; сверху могли приказать наступать в таком-то совершенно конкретном направлении, внизу же устремлялись в наступление в направлении прямо противоположном; сверху присылали нового командующего — его встречали буйным разбойничьим свистом и улюлюканием, и такого рода явления и факты можно было бы перечислять до бесконечности.
Нетерпимым, по мнению Тухачевского, было и то, что отряды Красной Армии облюбовали для своих действий железные дороги и в упор не хотели видеть дорог шоссейных или грунтовых. Боевые действия, если их можно было бы назвать таковыми в точном смысле этого понятия, велись главным образом вдоль железнодорожных магистралей, причем обе стороны «наступали» друг на друга в «эшелонном» боевом порядке. Впереди, на расстоянии двух-трех верст, пускались дрезины с разведчиками, иной раз эти разведчики вооружались пулеметом; за дрезиной двигался эшелон с войсками; впереди паровоза прицеплялась платформа с балластом и рельсами. Рельсы прихватывались с собой на случай ремонта пути. Иной раз на такой платформе устанавливались орудия, опять же для стрельбы вдоль полотна. Между теплушками проводилась телефонная проводная связь, если таковая была в наличии.