Звезда утренняя
Шрифт:
— И в какое положение ты меня поставил?! — бушевал Сандомирский. — Что мне теперь с тобой делать? Не могу же я прощать подобные вещи. Какой пример для других! Все развалится…
— Готов нести ответственность.
— И понесешь!.. Само собою понятно, что продолжать работу наверху тебе больше не придется…
На лице Владимира Одинцова изобразилось изумление.
— Да, да! Нельзя доверять космические корабли пилотам, которые позволяют самоуправство. Ракету перегонит на станцию Николаев. А ты, как выйдешь из госпиталя, отправишься в Одессу, на нашу
— Отстраняете от полетов? — вздрогнув от обиды, произнес Одинцов.
— Безусловно! Как бы хорошо я к тебе ни относился, но тут, братец, иначе не могу поступить. Служба есть служба!
— Есть… — едва слышно произнес Владимир. Но жесткая, упрямая складка между бровями стала теперь еще виднее. — Есть, товарищ начальник! — повторил он сквозь зубы. — А все-таки я прав, и мой полет не пройдет бесполезно.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Сандомирский. — Опять за старое?
— Моя правота доказана. Теперь всем ясно, что космический корабль можно посалить на поверхность планеты, не потратив на это ни одного грамма горючего, если, конечно, есть атмосфера. Для полета на Луну мой опыт действительно не имеетзначения, а вот для другого…
— Для чего же именно, позволь тебя спросить? — распушил усы Сандомирский.
— Я уже сказал: для дальнейших путей астронавтики. Стараясь во что бы то ни стало высадиться на Луне, мы только зря теряем время. Надо идти другой дорогой! Теперь всем ясно, что прежде всего надо лететь на Венеру. Если там есть вода, посадку можно сделать. А вода должна быть.
Сандомирский тяжело перевел дух:
— Надо лететь на Венеру или не надо — решат без тебя! Ты совершил серьезный проступок и летать вообще больше не будешь. Никуда!.. По выходе из госпиталя явишься к начальнику Одесской станции. Вот всё.
Владимир сделал протестующий жест, хотел что-то сказать, но, безнадежно махнув рукой, закрыл глаза и откинулся на подушку. Сандомирский молча вышел из палаты.
ГЛАВА IV,
в которой говорится о невзрачных камнях, порождающих замечательные идеи
Море утихло. Волны лениво набегали на берег, и снова на безоблачном небе сияло солнце. Набережную Ялты заполнила веселая и пестрая толпа отдыхающих.
Выйдя из госпиталя, Наташа Артемьева рассталась с Людмилой Николаевной и направилась в порт. Ей захотелось побывать на своем любимом месте. В конце мола, ниже маяка, была маленькая, обращенная к морю площадка, где камни создавали подобие скамьи. Отсюда было видно далеко-далеко вокруг, а если смотреть вниз, то становилось немного жутко. Каменная стена почти отвесно уходила в море. Сначала она ясно виднелась сквозь голубоватую, кристально чистую воду, дальше становилась темнее и, наконец, совсем исчезала в бездонной черной глубине. Здесь, на этой уединенной площадке, было хорошо оставаться одной со своими мыслями или,
Сейчас Наташе вспомнилось еще раз все, что было тогда: незабываемая встреча, упоительный майский вечер, прилетавшая откуда-то музыка.
Звуки давно умолкли, а вот этот человек становится все более близким: с каждой встречей, с каждым разговором, даже с каждой размолвкой и примирением. Перед ней опять возникло лицо Владимира. Мужественное, открытое, с чистыми мыслями. Такой не обманет, не предаст, не бросит в тяжелую минуту.
Именно на этой каменной скамье и нашел ее Сережа Николаев, обегавший всю Ялту, когда ему сказали, что Натания ушла в город.
— Наталья Васильевна! — крикнул он сверху, размахивая в воздухе фуражкой. — Можно к вам? Я вас по всей Ялте ищу…
— Конечно, можно, — отозвалась Наташа. — Спускайтесь сюда!
Юноша не стал утруждать себя длинным путем по лестнице, а одним прыжком перескочил через перила и очутился в Наташином убежище.
— Я видел Сандомирского… — начал он.
— Ну?
— Плохи наши дела! — продолжал Сережа, устраиваясь рядом на камне. — Он был у Володи…
— Я знаю. Мы видели его в коридоре.
— Ну вот: учинил жестокий разнос и отстранил Володьку от полетов.
— Что вы говорите!
Наташа помрачнела. Некоторое время она молчала и смотрела на море. Сережа, всегда терявшийся в присутствии девушки, тоже молчал, не решаясь нарушить ход ее мыслей.
Хорошо зная своего жениха, Наташа понимала, что значит для него лишиться своего любимого дела. Для такого человека быть прикованным к земле означало то же самое, что птице сидеть со связанными крыльями.
— Куда же его теперь? — спросила она с тревогой.
— В Одессу. На ракетодром. Будет водить наземные пассажирские корабли. «Ракетным извозчиком» станет. Спокойно, но скучновато Сандомирский даже не позволил ему привести обратно «КР-105». Перегон корабля на внеземную станцию поручен мне.
Рассеянно покачивая ногой, Наташа смотрела вниз. В прозрачной воде плавали голубоватые медузы и иногда мелькали темные силуэты проворных рыбешек.
Набежала волна и неожиданно подхватила и выкинула на берег одну такую серебристую рыбку. Рыбка затрепетала, забилась, но ей удалось соскользнуть в родную стихию, и она радостно скрылась в воде.
— Ничего. — Произнесла девушка, — Володя умный. У него сильная воля. Все это тяжело, но он справится… Ведь никакого преступления он не совершил. Только поторопился немного. Скажите откровенно, Сережа…
— Что?
— Нельзя ли было идти другим путем? Или лететь на месяц позже, но подготовившись как следует?
Сережа вертел в руках фуражку с белым чехлом на тулье:
— Видите ли. Наташа… В каждом новом деле сталкиваются разные взгляды. Тут речь шла не о месяце, а о годах. Сандомирский вообще не любит торопиться. По его мнению, надо сначала летать вокруг Луны, накопить опыт.