Звездная пыль
Шрифт:
— Почти нулевая, — ответила я, смакуя напряженное выражение его лица. — Тебе повезло, — добавила, не сдержавшись.
— Повезло, Наташа? — вкрадчиво переспросил Вит.
— Именно повезло. Иначе было бы непросто объяснить это твоей безупречной жене.
Мой отвратительный выпад без труда проигнорировали.
— Почти нулевая, но не нулевая. И мы здесь почти четыре недели.
— О боже, не могу поверить, что ты считаешь, — поморщилась я.
— Не могу поверить, что ты — нет! — прорычал он.
— У балерин случаются… сбои. Слушай, просто поверь: тот раз после ванной не считается.
— Я поверю тебе тогда, когда ты придешь и скажешь, что в этот день секса не будет, —
Он ушел, а я поняла, что цепляюсь за перила до боли в пальцах. Говорят, люди верят в то, во что хотят, или в то, чего боятся. Хотел ли мой спонсор этого ребенка или только боялся?
Вит
После визита к Лиане она злилась. Вставала раньше него каждый день, выходила на улицу и наслаждалась утренними часами в одиночестве. Он не мешал. Это было даже удобно, учитывая, что иной возможности сделать необходимые звонки без ушей Павленюк не имелось. Светлана думала, что он заключает сделку с Китаем и находится где-то в Азии. Вит ее не разубеждал. Но и не расстроился бы, если бы Михаил внезапно проболтался о том, где на самом деле застрял его сын. Впрочем, Вит очень сомневался, что супруга опустится до того, что начнет расспрашивать свекра. Муж не входил в область ее интересов, а потому большую часть времени игнорировался.
Этим днем все шло не совсем как обычно: мало того, что в турке обнаружился непривычно горячий кофе (Павленюк встала позднее?), так еще на столе красовалась записка:
«Поздравляю, не-папочка».
Вит сам затруднялся с ответом, что он испытал, прочитав это послание. Новость упрощала очень многое, но тем не менее разочаровывала. Потому он перелил в чашку горячий кофе и направился к окну, откуда виднелась скамья, на которой наслаждалась чтением Наташа. Она не выглядела ни злой, ни разочарованной. Новость ее не расстроила, и Вит помимо воли скрипнул зубами.
Этой версии Натальи Павленюк беременность бы пошла. Выгоревшие светлые волосы разметались от ветра, а юбка желтого сарафана, который так не нравился Наташе, спадала на землю мягкими складками. Пожалуй, если бы Вита заставили дать этой картине название, он бы недолго думая назвал ту «Безмятежность». И это не было просто видимостью.
Московская безупречная стерва с поломанным прошлым и холодным взглядом будто бы растаяла под жарким солнцем Прованса. И болезненная, горькая страсть к этой женщине тоже изменилась, превратилась во что-то теплое и созидательное. Вит помог Наташе выкарабкаться из ямы, она подпустила его близко, как никого другого. Стыдно признаваться, но он не раз и не два думал о том, что придется сделать, если она окажется беременна его ребенком. Значит, хотел, чтобы у них появился ребенок. Надеялся, что эта женщина родит ему наследника. Не вышло, но разве это конец? Вит не собирался возвращать Наталью в ее прошлый мир, где она вынуждена будет держать удар каждую минуту, прятать улыбки и закрываться от него — своего спонсора. Где она обязательно сломается морально или физически и вернется к психотропным препаратам. То, что она балансирует на грани безумия, было понятно с самого начала. И дело даже не в наследственности, а в страхах, в том, что Наталье пришлось пережить. Хватало маленького толчка, чтобы она начинала заваливаться в пропасть, где ее поджидали демоны прошлого. Она пыталась понять, принять, смириться с пережитым… и не могла. Вит не желал оставлять ее наедине с этими страхами. Больше — нет. Если раньше его пленила ее темная загадочность, жесткость, поломанность, то теперь он увидел другую ее половину. Оказывается, черствая Наталья Павленюк легко и с благодарностью отзывалась на тепло. Которого ей, увы, никто не предлагал.
Вит взял в руки телефон и, пока не успел передумать, набрал номер.
— Адам, — сказал он, услышав в трубке сонное приветствие балетмейстера. — Хотел спросить, как там справляется с партиями тень Павленюк.
— Нормально, не Наташка, конечно, но тянет. И пашет, как лошадь, — пробурчал тот, прочистив горло.
То, что Адам не стал юлить, свидетельствовало о крайней степени недовольства поведением Вита. Посмотрите только, взял и увез приму лечиться, ни с кем это не согласовав. Что ж, спонсор и на этот раз с плохими новостями.
— Вот и пусть пашет дальше, — протянул Вит насмешливо. — Я хочу, чтобы ты заменил Павленюк. Насовсем.
Наташа
Наши шесть недель оборвались в конце пятой звонком психиатра моей матери. Случилось нечто экстраординарное: она пришла в себя. В смысле полностью, и отчего-то он подумал, что это может быть не только хорошим знаком. Мама очень настойчиво требовала меня, и врач опасался, что если я не приду, то ей станет намного хуже.
И я согласилась. Согласилась потому, что испугалась направления, в котором двигались наши с Витом отношения. А это был отличный и даже благородный способ их избежать.
После разговора о беременности что-то изменилось. Объяснить это сложно, но Вит стал другим. Более напористым. Зачем-то потребовал у Лебруна провести детальное обследование моего скелета, и сколько я ни упиралась — не переспорила. Меня проверили и перепроверили дважды, но вердикт так и остался прежним: жить будет. За исключением ног я оказалась здорова. И, кажется, Виту это не понравилось. Он ходил мрачнее тучи и о чем-то усиленно думал. Но когда я не выдержала и спросила, в чем дело, пожалела тотчас:
— Тебе стоит подумать о смене рода деятельности, — сообщил мне Вит.
Несколько секунд я искала на его лице следы веселья в надежде на то, что это шутка такая.
— В каком смысле? — опешила я. — Я балерина, ничего другого я не умею. И не хочу!
— Если ты вернешься в труппу, в привычное окружение и атмосферу — рано или поздно снова придешь к «Пыли».
— Это ерунда, Вит. У меня нет тяги, и…
— Это здесь нет тяги, — кивнул Вит куда-то в сторону лестницы. — В крови эндорфины, все в новинку, держаться нетрудно. А там будет извечная промозглость, травмы и толпа недоброжелателей. Чем будешь спасаться?
Мне хотелось ответить «тобой», но я вовремя прикусила язык. Действительно, мне ничего не предлагали. Я любовница на протяжении шести недель, а дальше возвращаюсь в свою жизнь. От этой мысли я почувствовала именно ту безнадегу, о которой говорил Вит.
— Придумаю что-нибудь. Столько лет о себе забочусь и, уж поверь, не разучилась! — съехидничала я.
— Да, и мы оба видели, как отлично у тебя это получается.
— Знаешь, я благодарна тебе за помощь в реабилитации, но шесть недель внебрачного секса не дают тебе права распоряжаться моей жизнью, — завершила я бессмысленный спор и ушла.
А на следующий день позвонил доктор моей матери, и настало время сбора чемоданов. От мысли, что я оставляю позади такое счастливое время, было по-настоящему плохо, но Вит слишком сильно меня напугал своим предложением оставить карьеру. И чего ради? Он вернется в свою жизнь, а я останусь без всего вообще? Очень заманчиво!
Обиженная и дезориентированная, я не разговаривала с Витом весь полет и, будь у меня такая возможность, сбежала бы по прилету. Но Лебрун настаивал на том, чтобы я берегла ногу еще две недели, и костыли, которые я мечтала оставить во Франции, прилетели со мной в Россию.