Звездная пыль
Шрифт:
— Собираюсь пойти на закрытие сезона, — попыталась я спровоцировать друга.
— Не надо тебе это, — покачал он головой.
— Это еще почему? Должна же я знать, с кем буду бороться.
— С собой, — кивнул Дэн. — Твой главный и единственный враг — ты сама. Ты лучше Маргариты, Дианы, да и всех остальных балерин труппы. И ты это знаешь. Но ты себе навредила, и даже не отрицай.
— Это ты мне навредил! Ты ушел! — заорала я так, что Дэн вздрогнул. — Ты позволил это сделать со мной. Предатель!
Я понимала, что за меня говорит это отчаянное бессилие перед лицом болезни. Так мечтала отбросить костыли
Закрытие в этом сезоне было поздним, и, глядя на здание театра, я вздрогнула. Если бы мой план сработал, я бы только сегодня вышла из этого здания разбитая, поломанная, с затуманенным наркотиком разумом. Что было бы со мной? Совсем не изящно заваливаясь на здоровую ногу при ходьбе, я дошла до служебки и… и меня не захотели пускать внутрь. Узнали только после того, как назвала имя. Это еще раз доказывало правоту Вита, и… в общем, именно за этим я шла. Помимо воли прокручивала в голове наш разговор и пыталась понять, прав он, или это просто манипуляция. Мне нужно было почувствовать себя частью балета, чтобы решить, смогу ли я от него отказаться, должна ли. Как я ни пыталась себе врать, предложение Вита запало мне в душу и манило. Ведь оно означало, что однажды все может стать ожившей сказкой.
На закрытии танцевали Жизель. Я сидела в рубке осветителей, откуда было прекрасно видно сцену, и, кажется, немного смущала сотрудников. Еще бы: одна прима наблюдает за другой. Маргарита! Как же люто я ненавидела ее за все, что она сделала со мной, лишь мысль, что с подачи соперницы у меня появилось шесть недель счастья с Витом, чуточку утешала. А она… она молодец: и отыгрывала, и тянула хореографию, и наслаждалась. Черт возьми, как она наслаждалась авансценой! Моей авансценой.
Не дожидаясь окончания балета, я поднялась и похромала в сторону гримерных. На столике, который был когда-то моим, теперь были разбросаны вещи Маргариты. И это при том, что раньше она сидела напротив. Зачем понадобилось отбирать у меня и это — непонятно. И где мои вещи? Я ведь ничего не уносила — просто не успела бы. Их убрали? Выбросили? Я сжала зубы до скрипа. Открыла несколько ящичков стола и… ничего.
— Павленюк? — услышала я удивленный голос балетмейстера со стороны входа. — Так это правда, что ты пришла.
Рад он мне не был. Да и я, признаться, не успела соскучиться. Несмотря на поддержку во времена травмы, я так и не полюбила Адама, а он — меня.
— Как ты?
— Не считая того, что та, кто это со мной сделал, сейчас наслаждается триумфом? — уточнила я злобно.
— Пойдем, тебе нельзя здесь быть, — не стал отвечать на выпад Адам.
— Почему? — насторожилась я. — Или травмированным балеринам пропуск за кулисы закрыт?
— Тебе не стоит быть в гримерной.
— Постой, это моя гримерная. Здесь мои вещи…
По виноватому выражению лица Адама я поняла, что все не так просто. Но что происходит? Дурное предчувствие заставило сердце болезненно сжаться.
— Твои вещи… я попрошу их найти.
— Очень мешали, верно? — спросила я раздраженно. Я мешала, вещи мешали. — У вас с Маргаритой все складывается гладко, как я погляжу.
— Наташа, нам надо поговорить, — тяжело вздохнув, сказал Адам. — Я не знаю, что у вас с Витом произошло, но на сцену этого театра ты не вернешься.
Губы сами собой растянулись в улыбке, и из горла вырвался смех. Слова Адама показались слишком нелепыми, чтобы быть правдой. Этого не могло быть, мой спонсор не мог так поступить. Конечно нет. Да и зачем бы? Он просил меня отказаться от балета добровольно, и какой в этом толк, если он уже все решил. Это какая-то ошибка, шутка. Или я все еще под «пылью», и мне мерещится кошмар… Вит, я почти уверена, что небезразлична ему, а это значит, что он не стал бы так со мной! Не смог бы. Или…
Балетмейстер смотрел на меня так серьезно, без тени улыбки, и вдруг в душу закрались подозрения, что вовсе это никакая не шутка, и мне вдруг стало холодно-холодно. Внутри что-то оборвалось, сломалось, отозвалось тупой болью, которая начала разрастаться до масштабов маленькой смерти.
— Вит действительно велел тебе убрать меня из постановок? Совсем?
Адам молчал, и все стало понятно.
— Слабохарактерный слизняк, жополиз! — заорала я что есть мочи, схватила флакон с духами Маргариты и запустила в балетмейстера. Тот ловко увернулся. — Ты проститутка, готовая продаться кому угодно за копейку, Адам! И ты еще хочешь, чтобы тебя уважали?
Пришла я в себя не раньше, чем балетмейстер пообещал позвать охрану. К тому моменту я наговорила ему ужасных вещей, но черта с два стыдилась. Я чувствовала себя Керри — да-да, той самой, которая стерла с лица земли город. Я хотела, чтобы театр горел синим пламенем со всеми его обитателями, стены ближайших домов сотрясались от моего гнева и теряли управление машины. Но не происходило ровным счетом ничего. Люди шли по своим делам и даже не догадывались о моей катастрофе. Подумаешь, очередную балерину вышвырнули на улицу, как ненужную шавку. Мир не застыл, не раскрошился на части, не разверзся. И это только лишний раз доказывало мою ничтожность.
Я поймала такси прямо перед тем, как по лобовому стеклу покатились первые капли дождя. Назвала водителю адрес, вытащила телефон и закрылась волосами, опустив голову. Мне было плевать, где Вит, да хоть в другом мире, я была готова достать его и душу вытрясти. Опасалась, что не существует слов, способных передать, насколько я зла на него. На его сладкие речи и обещания, на принятые решения за моей спиной. Он распорядился моей судьбой, не спросив. Неважно, что там за окном: я стояла в середине котлована, на месте которого раньше была моя жизнь, а вокруг — картина апокалипсиса.
— Сейчас ночь, ты с ума сошла? — раздраженно пробормотал Вит в трубку. Будто у него было хоть какое-то право предъявлять мне претензии.
Мою память разрезали воспоминания о том, что именно такой голос был у него по утрам… Таким теплым и насквозь лживым. Как давно он лишил меня выбора, дабы сделать меня игрушкой при этой живой сучке-жене? Еще в Марселе? Когда обнимал и шептал слова о том, как ему нравится иметь меня в своей постели? Тогда-то и нашлись слова:
— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Слышишь? Чтоб ты сдох!