Звёздная пыль
Шрифт:
– Повторяю, ничем помочь не могу.
– Извините.
Я повернулся лицом к выходу и сделал уже несколько шагов, как услышал:
– Погоди. Ты хороший музыкант?
Я повернулся к нему лицом.
– У меня высшее музыкальное образование.
– А что ты играешь?
– Ну… всё что закажут. Вообще я играю джаз.
– Кому он здесь нужен, твой сраный джаз?
– Классику тоже играю…
– Бизе? Моцарта? Шопена?
– Ну, и это…
– Да пошёл ты…
Я снова повернулся лицом к двери и решительно пошёл на выход.
– Стой!
Я остановился.
– Повернись, когда с тобой разговаривают!
Я
– Приходи сегодня к восьми вечера. Придут музыканты. Решим, что с тобой делать. Только предупреждаю: платить я тебе не буду. Что сможешь заработать за вечер, то твоё.
Я вышел за дверь этого неприветливого заведения с огромным нежеланием туда возвращаться.
Возвратиться, всё же пришлось. В поисках работы я обошёл весь посёлок, но, к сожалению, ничего не нашёл, кроме разгрузочных работ на железнодорожной станции. В назначенное время я был в ресторане. К этому времени собрались и штатные музыканты. Их было четверо – гитара, бас, электроорган и ударник. С ними была ещё девушка, как видно, солистка. Все молодые, не более 25 лет. Встретили меня не очень приветливо, я бы даже сказал, враждебно. Я представился. Каждый из них нехотя назвал своё имя. Обошлось без рукопожатий. Развернули инструменты, настроились. Для пробы сыграли несколько вещей, обычных, кабацких, я провёл несколько сольных проигрышей. Ребята, молча, переглядывались, не выказывая своих впечатлений, но по их настроению я понял: моя игра их впечатлила. К моему величайшему сожалению, моё отношение к их игре было диаметрально противоположным. «Шаровики», – подумал я.
Часам к десяти вечера посетителей заметно прибавилось. Ко мне подошёл здоровенный детина, с начисто выбритой головой и лицом, чуть красивее обезьяньего. На нём был, по всей видимости, дорогой, серый в светлую полоску, костюм, на шее болталась золотая цепь, довольно внушительных размеров. Незнакомец сплюнул жвачку на пол и как-то вызывающе произнёс:
– Ты видишь вон за тем столиком (он показал рукой) сидит Жора?
– Я человек здесь новый, поэтому Жору ещё не знаю, – ответил я ему.
– Жора – это большой человек. Так вот, он попросил, чтобы ты заделал ему блюзяру, да такую, чтобы у него уши трубочкой свернулись.
– Попробую, – сказал я ему, – только если его уши не свернуться в трубочку, пусть не взыщет.
Субъект до предела растянул свой рот в улыбке, сверкнув золотом, – как видно, мой ответ ему понравился.
Я объяснил ребятам гармонию, попросил их пока не играть, а вступить по моей команде, сам же начал играть без сопровождения знаменитый блюз Би Би Кинга «Until I'm Dead And Cold» 1 . Проиграв тему, я дал отмашку ритм-группе и пошёл на импровизацию. Особого вдохновения я не испытывал, поскольку желудок мой урчал от голода громче моего саксофона, но сразу понял, ребят это завело. Очевидно, завело и Жору, так как он привстал и, вытянувшись далеко вперёд, слушал меня, опершись руками о стол.
1
Пока я не стану холодным мертвецом (англ.)
После игры ко мне снова подошёл тот же самый субъект и уже не так вызывающе произнёс:
– Жора похвалил тебя. Он сказал, что ты умеешь играть на этой
По всей видимости, он остался доволен своей «шуткой», так как снова растянул свой рот, демонстрируя золотую улыбку.
– Спасибо. Я польщён, – пытаясь сдержаться, выдавил я из себя.
– Жора передал тебе зелёную двадцатку и сказал, чтобы ты сыграл ему «Крёстного отца».
С этими словами он повертел у моего носа двадцатидолларовой бумажкой и бросил её на пол. Превозмогая отвращение, стыд и чувство униженности, я наклонился и поднял её. Сегодня она была для меня целым состоянием, а возможно и спасением.
Несколько раз подряд я играл для Жоры «Speak Softly Love» из кинофильма «Крёстный отец», после чего он подозвал меня к своему столику.
– Садись, – сказал он, указывая на свободное место.
Я присел на краешек стула и поднял взгляд на Жору. Я не знал кто он, что за человек, но какая-то надежда вдруг проснулась во мне, – может быть он поможет устроить мою новую жизнь.
Передо мной сидел человек, довольно почтенного возраста, интеллигентного вида, в чёрном, строгом костюме, с тёмно-красным галстуком и таким же уголком платка в нагрудном кармане. Его тёмные, усыпанные сединой, волосы были гладко зачёсаны назад и схвачены на затылке металлической скобкой.
Кроме него за столиком сидели ещё два человека: первый – тот самый субъект, который подходил ко мне, второй – менее примечательный, в камуфляже, с проглядывающей на шее тельняшкой.
Жора разлил из графинчика по рюмкам золотистую жидкость, подвинул ко мне тарелку с гребешками, окинул всех взглядом и, кивнув в мою сторону, произнёс:
– За него.
Я жадно выпил коньяк и, отрезав маленький кусочек гребешка, закусил. Хмель сразу же ударила мне в голову, блаженно разлилась по всему телу.
– Ешь, – сказал Жора.
– Я не привык к таким деликатесам, по мне бы что-нибудь попроще и побольше, – ответил я.
Жора слегка улыбнулся и подвинул мне адрес с меню.
– Выбирай.
– Мне всё равно, – сказал я, отодвигая украшенную золотыми канделябрами папку.
Жора подозвал официанта, шепнул ему что-то на ухо и тот мгновенно исчез.
– Мне понравилось, как ты играешь. Ты профессионал. Что ты кончал?
– Музпед.
– По саксофону?
– Нет, по гобою.
– Это такой, сладкозвучный инструмент из симфонического оркестра?
– Ну да.
– У меня сразу на слуху Арагонеса Бизе из оперы «Кармен».
– Вы эстет.
– Осталось с детства. Учился в музыкальной школе. Научишь играть на саксофоне? Я буду хорошо платить.
– Не знаю, попробую. Но для этого нужен инструмент.
– А какой бы ты мне посоветовал?
– Я считаю, что лучше всего – это саксофон французской фирмы «Selmer», хотя многие предпочитают более дорогой – японский «Yamaha». Но мне не приходилось на нём играть, поэтому о нём сказать ничего не могу.
В это время подошёл официант и поставил передо мной поднос с глиняными горшочками, распространяющими невообразимый аромат горячей еды. Жора подвинул мне наполненную рюмку и сказал:
– Ешь. Кстати, тебя здесь никто не обижает?
– Пока нет. Правда, вот он (я показал на бритоголового) обещал насрать мне в саксофон.