Звёздная пыль
Шрифт:
Все, кроме камуфляжного незнакомца, засмеялись.
– Я порву ему очко, – сказал камуфляжный, после чего раздался новый взрыв смеха.
Жора протянул мне руку и сказал:
– Жора.
– Саша, – пожимая протянутую руку, ответил я.
С остальными я знакомиться не стал, да они мне и не предложили.
По окончанию работы ресторана ко мне подошёл хозяин.
– Христофор, – протягивая руку, произнёс он. Можно просто Христя.
– Александр, – ответил я. Можно просто Саша.
– Где ты остановился? – спросил он, зевая.
– Нигде, – ответил
Солнечный луч прокрался сквозь щель между тяжёлыми фиолетовыми шторами и ударил мне в глаза. Я посмотрел на часы, висевшие над входом. Они показывали ровно 6 часов. Усталость буквально валила меня с ног и единственное, чего мне хотелось – это как следует выспаться.
– Поживёшь пока в подсобке. Там есть диван. Вообще-то, там живёт художник. Он рисует мне рекламу, ну и всё такое. Но он сейчас отсутствует, так что место свободное. Там есть подушка и одеяло. Простыней нет.
– Это неважно.
– А сейчас зайди на кухню, девушки тебя покормят. Я им сказал. Они же отведут тебя в подсобку.
Подсобкой оказалась маленькая комнатушка, метров десять-двенадцать, не больше, и вмещала в себе раскладной диван, платяной шкаф, стол и два стула. На столе стоял маленький телевизор и ваза для цветов, на дне которой в жёлтой воде плавали окурки. Единственное окно, выходящее во двор, было занавешено плотной тёмно-зелёной тканью, которая почти не пропускала света. Главным украшением подсобки был уже упомянутый мною рекламный щит, закрывающий большую часть стены справа от входной двери.
«Не плохо, – подумал я, – вполне комфортабельно». Раздевшись, я лёг на диван и мгновенно уснул. Я не знаю, сколь долог был мой сон, проснулся я от того, что меня звала Света. Это было настолько явственно, что я мгновенно вскочил с постели и обратился сначала к двери, потом к окну. Никого. Значит, приснилось. Меня охватило волнение, беспокойство, чувство совести или стыда, и я не знаю, что ещё, но мне вдруг захотелось домой. Всё происшедшее со мной показалось мне недоразумением, ошибкой, каким-то дурацким стечением обстоятельств. Открыв шкаф, я пошарил рукой в кармане своего пиджака и вытащил оттуда двадцатидолларовую банкноту. Вполне хватит, чтобы доехать домой. «Домой, домой, домой, – колотилось сердце, – прочь из этого враждебного мира!»
Устроившись на кровати, я стал торопливо одеваться. В это время открылась дверь, и в комнату вошёл, точнее, вкатился мужчина, лет пятидесяти, невысокого роста, плотного телосложения, внешне не привлекательный, но заметный. На нём был тесный пиджак, с трудом застёгнутый на арбузоподобном животе всего на одну пуговицу, весь заляпанный красками и короткие, широкие штаны. Круглое, небритое лицо в сочетании с редкими, седыми волосами на голове, напоминало перекати-поле. Поставив на пол большой коричневый портфель, тиснёный под крокодиловую кожу (такие были у начальственного состава при коммунистах), он подал мне руку:
– Смелый Яков Борисович.
Ответив на его рукопожатие, я назвал своё имя.
– Очень приятно,– продолжал он.– Значит, вы мой подселенец? Я уже в курсе. Я рад, очень рад. Не верите?
– Нет, почему же … – невнятно произнёс я, – верю, вполне верю…
– Это событие нужно немедленно отметить. Я вот тут захватил кое-что с собой.
Он поставил свой начальственный портфель на стол, открыл его и стал извлекать оттуда многочисленные свёртки. Последней на свет была извлечена пол-литровая бутылка водки. Пошарив на верхней полке шкафа, он достал два стакана и, с ловкостью бармена и с точностью провизора, разлил водку. Разломив колбасу и батон на несколько частей, он поднял свой стакан:
– За знакомство.
Выпили. Закусили.
– Ну-с, рассказывайте. Говорят, вы хороший музыкант. Откуда? Каким ветром?
Я коротко рассказал ему, каким образом я сюда попал, он в свою очередь, так же коротко поведал мне свою, очень похожую на мою историю, правда, отношение ко всему этому у него было более оптимистичное.
– Знаете, старина, людям творческой профессии семья не нужна. Она их тяготит. Для них это вериги, которые мешают их взлёту. И потом – художнику, равно как и музыканту, поэту, писателю нужны свежие впечатления, а семья – это застой, трясина, гнилое болото. Отнеситесь ко всему, что с вами произошло, по-философски, выбросите из головы эти дурацкие сантименты. Рано или поздно это должно было произойти и уж коли произошло, уверяю вас, вам пойдёт это только на пользу.
Я слушал его молча, не перебивал и не спорил. Я думал о своём. И чтобы направить разговор в другое русло, я спросил его:
– А где вы работали раньше?
– Я? Работал художником-оформителем в парткоме тракторного завода в городе-герое Волгограде.
– Почему именно в парткоме?
– Там было тепло и уютно, к тому же, мне обещали квартиру.
– Дали?
– Дали. Я оставил её жене и детям. Зачем она мне?
– А что делаете здесь?
– Рисую. Сейчас появилась мода писать портреты в полный рост. Знаете, как в царские времена. Вот представьте себе: заходите вы к новому русскому… хотя нет, вас туда не пустят.
– Так вы что, пишите портрет хозяина этого ресторана?
– Аршаковича, что ли? Нет, я у него просто живу. Ну… если не подворачивается другого жилья. Я вам скажу: Христофор Аршакович классный мужик.
– Мне он показался не очень приветливым.
– Это по началу. Он так со всеми. Ну, а если уж он вас полюбит.… Знаете, он уважает талант…
– Это ваш шедевр? – я кивнул в сторону рекламного щита.
Яков Борисович пересел со стула ко мне на диван и, удобно развалившись, стал открывать новую пачку «Camel».
– Курите?
– Нет, спасибо.
– Это заказ Аршаковича. Он хотел увидеть в этом плакате всю плотскую сущность отдыхающих.
– Почему же он тогда спрятан от глаз всё тех же отдыхающих?
– Уволен. По мнению местных радетелей нравственности, в нём слишком много секса.
– Вот как! Скажите, а кто такой Жора?
– Жора? Это местный авторитет. Можно сказать, вор в законе. Держитесь от него подальше. Он может впутать вас в какую-нибудь историю.
– Он просил меня учить его игре на саксофоне.