Звездная роль Владика Козьмичева
Шрифт:
Конечно, время делало свое дело. Но не известно, как долго бы жили в ней эти фо-бии, если бы однажды в метро она не столкнулась со знакомым ей коллегой Москвина. Лена даже испугалась и попыталась улизнуть, поскольку меньше всего хотела любого напоминания о нем. Но им оказалось по пути, и тот рассказал, что Москвин-таки добился своего и эмигрировал в США. Она почувствовала такое облегчение! Судьба закрыла нена-вистную страницу ее биографии. Можно было начинать поистине новую жизнь. С этим настроением она жила несколько дней. Владик как раз был в Москве и никак не мог по-нять, что с ней случилось. Вся она лучилась счастьем и добротой. По квартире не ходила, а летала. Даже, вопреки обыкновению,
– Я об этом много думал и тоже хочу. Только на этот раз девочку...
Когда она сообщила, что беременна, он предложил назвать девочку в честь своей покойной матери - Верой. Все время беременности их ни на минуту не покидала уверен-ность, что будет девочка. За пару месяцев перед родами из Находки приехала Анна Семе-новна.
К тому времени в театре он уже стал совсем своим. Далось это из-за характера Салмина, жесткого и не терпящего компромиссов, нелегко. Если в отношении к нему, ав-тору, эти его качества как-то сдерживались, то по отношению к актерам - напротив. Пер-вые стычки с Салминым у него начались еще в период утверждения артистов на роли. Владик хотел, чтобы Дорожкина, играл Зеленов. Салмин же настаивал на Колокольцеве, известном своими ролями в фильмах о революции и гражданской войне. Но тот, по мне-нию Владика, никак не вписывался в образ роли. Да и был много старше Дорожкина. Од-нажды дошло до того, что, взбешенный неуступчивостью Козьмичева, Салмин заявил.
– Тебе платят не как главному, а как автору! И попрошу мне не указывать. Глав-ный в этом театре - я!
– Раз так, не буду переписывать роль! И вообще, воспользуюсь авторским правом, - отреагировал Владик.
– Пьеса театру пока не продана. Она моя собственность!
– Ну, раз собственность, то иди ты ... к другому режиссеру!
– И вышел из кабинета.
Оставаться в этот день в театре было ни к чему. Расстроенный и оскорбленный то-ном Салмина, он уехал в редакцию. Вечером позвонил Салмин. И, как будто между ними ничего не произошло, упрекнул его.
– Что ж ты меня не дождался? Я тут подумал и решил, что Дорожкина будет иг-рать Зеленов. Завтра соберу труппу, оглашу распределение ролей и начну репетировать. Ты подъедь, посмотри разнарядку. Может, что-нибудь подскажешь.
– Он, видите ли, решил, - ревниво подумал Владик, но подыграл.
– Да нет, Роман Станиславович. Я Вам доверяю. А на первую репетицию приеду.
Еще до начала регулярных репетиций ему позвонил Леонидов и предложил встре-титься в театре перед спектаклем. Другого времени у него не было. Владик сидел в его уборной. Смотрел, как Леонидов гримируется. Делал он это весело, напевая арию мисте-ра Икса из "Принцессы цирка" Кальмана. "Всегда быть в маске - судьба моя...". При этом он так фальшивил, что Владик ужаснулся.
– Боже, да у него совсем нет слуха! Как же он в фильмах поет? Наверное, кто-то его озвучивает. Но голос-то его...
Леонидов, почувствовав короткое смятение гостя, хитро улыбнулся.
– Что, не похоже? А так?
– И пропел ту же строчку абсолютно точно.
– Ну как? Устраивает?
– Более чем, Анатолий Федорович!
– Это я роль одну свою пробую. А ты и поверил! Можно, я с тобой на "ты" об-щаться буду? У меня сын твоего возраста. Почти. Вот что значит естественность... Но ты сам артист, должен эту истину Станиславского знать.
– Да какой я артист... Да и давно это было.
– Бывших артистов не бывает! Читаю я твою пьесу. И уже не один раз. О чем и как твой Чуждин думает, прописано отлично. Но ты ведь работал в его театре. Так?
– Так, Анатолий Федорович. Три года.
– Вот и изобрази мне его. У меня до выхода еще целых десять минут. Успеешь?
– Успею, - ответил Владик.
– Сейчас. Надо подумать. И неожиданно и для себя, и для Леонидова, стал показывать Чуждина, сиречь Чудилина, в самых различных момен-тах его руководства Касинским драмтеатром. Чудилинский голос рассуждал о преимуще-ствах его творческого метода, об обязательности подбора артистов по признаку внешнего сходства с персонажем, об ответственности перед зрителем, а закончил тем, что произнес памятную фразу.
– Вы, Владлен Константинович, человек честный. Так и мне позвольте быть тако-вым. Вы охраняете свое творческое "Я", не замечая того, затаптываете при этом мою мечту и искреннее желание моего коллектива достойно встретить наш юбилей. Коллек-тив Вам этого не простит!
То, что речь шла о Ленинском юбилее, он опустил. Но Леонидов не был бы вели-ким артистом, не улови он купюру.
– Это какой такой юбилей?
– Да так, Анатолий Федорович... Я тогда отказался от одной роли... Как-нибудь потом расскажу. Но тогда он из-под меня стул вышиб. Из театра пришлось уйти. Зато те-перь я ему благодарен.
– Не неволю! Не хочешь - не говори! А я тебе скажу, что ты меня поразил. Артист из тебя не выветрился. Жаль, Салмин этой сценки не видел. По радио послышался голос.
– Анатолий Федорович, пожалуйста, ваш выход!
Леонидов надел какой-то изодранный пиджачок и быстрым шагом пошел на сце-ну.
Перед премьерой репетиции стали регулярными. Приходилось бывать в театре ча-ще и чаще. То надо посмотреть очередную мизансцену, то поправить какую-нибудь ре-плику. Ему даже выписали пропуск в театр. В итоге он был вынужден обратиться к Сверчкову с просьбой об отпуске без содержания. Помимо театра, надо было помогать дома. Беспокоился он и за Лену, которой совсем скоро предстояло рожать. Вера появи-лась на свет незадолго до премьеры. Это был праздник! Родилась дочь! Со дня на день должна была родиться его первая пьеса! Было, от чего сойти с ума...
Глава 25
Премьера
Генеральная репетиция прошла успешно. Как всегда бывало в театре Салмина, народу на нее пришло столько, что Владик был вынужден протискиваться сквозь толпу в фойе. Разумеется, в зале была не только трупа, но и представители Министерства, крити-ки, журналисты, артисты и режиссеры из других московских театров. Спектакль был принят очень тепло. Зал то смеялся, то грустил, то замолкал в раздумьях по поводу про-исходящего на сцене. Было много поздравлений и в адрес Салмина, и в адрес автора. Са-мым неожиданным и приятным для Владика было то, что к нему подошел мужчина его возраста и протянул руку.
– Здравствуй, Влад! Не узнаешь?
– Владик ахнул! Перед ним стоял однокашник по училищу и сосед по общежитской комнате Юрка Хлестов. Это был тот самый Юрка Хле-стов, с которым тогда, на первомайской демонстрации, они распевали "Левая, правая, где сторона? Улица, улица, ты, брат, пьяна". Они обнялись.
– Юрка, а я ведь, когда вернулся в Москву, искал тебя! Но мне сказали, что тебя в Иркутск распределили.
– Было дело. Но сейчас уже три года, как в Москве. В театре у Гордеева. Пытаюсь сам кое-что поставить. А тут услышал про премьеру у Салмина. Спрашиваю, кто автор? Какой-то Козьмичев, говорят. У меня сразу мысль - да не Владька ли это? Едва пригласи-тельный раздобыл. И точно! Ну, ты и даешь! Ты что, в драматурги подался? Комедия твоя - обалдеть! Да еще кто ставил! Салмин! Высоко ты, брат, взлетел! Я за тебя рад!