Звездная роль Владика Козьмичева
Шрифт:
– Такое в нашем коллективе случается первый раз. Наши публикации, к сожалению, су-ществуют лишь неделю-две после выхода. Жизнь книги, естественно, хорошей, много дольше и богаче. Но весь мой опыт говорит, что те, кто поднимается в своем творчестве от газетной статьи до литературного произведения, в газетах не задерживаются. Однако, я должен сказать, что такого вклада, какой вносит работа в газете в копилку человеческого, журналистского и писательского опыта, ни одна творческая командировка, коими очень гордятся наши коллеги-писатели, дать не способна. Поэтому я предлагаю выпить за то...
– выдержал большую паузу, - за то, чтобы Вас, Владлен Константинович, это богатство не соблазнило и Вы никогда бы не покинули наш дружный коллектив.
Ленина
Глава 22
Я цели намечал свои на выбор сам ...
Еще больше он расстроился из-за Северинова после выхода в свет мемуаров Брежнева "Малая Земля", "Возрождение" и "Целина". Ходили слухи о том, что их настоящими авторами являются известные писатели. В редакции об этом тоже много говорили. Фамилии звучали разные, но Северинова среди них не было.
Однажды в книжном магазине, что недалеко от редакции газеты (он любил заходить сюда и раньше, а теперь еще и потому, что там продавалась его "Дорога жизни"), он увидел Илью Замошского. Как раз у полки, где лежала стопка "Дороги жизни". Илья перелистывал его книгу.
– Здравствуй, мой дорогой рецензент!
– Привет писателям!
– Это ж, сколько мы не виделись? Целый год!
– Я звонил, хотел книжку подарить, да не было тебя.
– Так я сначала мотался по своей любимой Сибири, а потом заперся на даче. Новый опус сочинял.
– Сам недавно в Сибири был. в Норильске, Красноярске, Касинске.
– Я про эту поездку знаю. Очерк твой в "Труженике" читал. Только там про Касинск ни слова. А вот о том, что ты книжку издал, не знал. Молодец!
– Теперь, я гляжу, знаешь. Тебе подарить?
– У меня что, не на что купить?
– Тогда, давай подпишу.
Пока подписывал, возле них собралась небольшая группка покупателей. Вряд ли все они хотели приобрести "Дорогу жизни", но, увидев ее автора, решили, что недурно будет иметь ее экземпляр с автографом. Владик смутился, пытался отнекиваться, тем не менее удовлетворил просьбу аж четырех книголюбов. Впервые в жизни! К тому же продавщица сказала, что книга его расходится хорошо. Настроение это только подняло.
– Слушай, - обратился к нему Илья, - ты сейчас куда? Может, в кафешку заскочим? Надо первую книжку обмыть! Я тебя не отпущу!
– Илья, я уже так наобмывался, что смотреть на спиртное не могу...
– Ты что думаешь, я тебя водку пить зову? Я ее сам терпеть не могу. По бокалу вина - и все. Хоть спокойно поговорим.
В кафе до него дошло, с чего у Ильи возникло такое страстное желание поговорить. После обычного обмена информацией о том, как у кого дела дома, на писательском фронте, Илья вдруг неожиданно спросил.
– Ты что, с Севериновым на короткой ноге? Гляжу, он даже предисловие тебе сочинил.
– А я с ним еще со школьных времен знаком.
– Он, можно сказать, первым понял, что я писать могу.
И поведал Илье не только ту, давнюю историю с письмом Северинова, но и то, как встретился с ним спустя годы.
– Да, серьезное у тебя с ним знакомство.
– Серьезное-то серьезное, но в последнее время я что-то его не всегда понимаю...
– Надеюсь, ты Брежневскую трилогию прочитал?
– Прочитал.
– Ну и что скажешь?
– Вроде неплохо написано. Только вот откуда у него время есть книжки писать?
Илья оживился.
– Ты что, разговоров об этом не слышал?
– Почему же? Слышал.
– Думаешь, я про твою дружбу с Севериновым просто так спросил? Не-е-ет! У меня родственник в аппарате СП работает. В курсе всех тамошних тайн и пересудов. Там только и разговоров, что "Малую землю" твой Северинов писал. За это его в секретари двигают.
Выпалив на едином дыхании эту тираду и чрезвычайно довольный возможностью показать свою информированность, он победно взглянул на Владика.
– Каково?
– Илья, что ты хочешь услышать? Что я потрясен? Так, нет. То, что трилогию Брежнев не писал - и коту ясно. И не только тому, который писать умеет. А кто там руку прикладывал, Северинов ли, Петров ли... Какая разница?
Ему вовсе не хотелось предстать перед Ильей этаким крутым разоблачителем Северинова. Для чего и для кого? Все, что он знал о нем, нисколько не противоречило этой новости.
Фронтовик, последовательный приверженец социалистического реализма, сознательно сделавший свои литературные способности источником удовольствий и материальных благ. Сибарит. При случае не гнушающийся проявления неких отцовских чувств к молодым авторам. Но все это ради расширения круга почитателей. Какие свежие краски появились на этом портрете от новости Ильи? Никаких! Оставалось лишь похвалить себя за то, что не пошел у него на поводу при последнем разговоре. Вместе с тем, Влад хорошо понимал, что должность спецкора для него, беспартийного, будет вершиной. Да и хочет ли он на всю жизнь застрять в журналистике? Нет! Это не его выбор. И, как ни обидно признаться, выбор Северинова. Его призвание - литература. Если не для нее, то для чего эти изматывающие годы учебы? Ведь именно из-за нее он едва не потерял семью. Неужели вновь придется, как когда-то в Касинске, совершать крутой поворот - уходить из журналистики? Станет ли от этого легче и проще? Он так много слышал и видел, как гнобила партия талантливых писателей, не поддавшихся искушению связать себя с ней тесными узами. Тех, кто не боялся в своих произведениях той правды жизни, что считается крамолой и диссидентством. В эти часы раздумий Владик не только не знал, готов ли к такой судьбе, но и не ставил перед собой задачи принять какое-либо решение. Однако душа его, получившая мощный нравственный заряд от деда Трофима, не могла успокоиться.
Я бы так и не решился выказать свое отношение к нравственным поискам моего героя, не случись в его писательской биографии, что должно было когда-то случиться. За прошедший после выхода "Дороги жизни" год ему много раз приходилось выслушивать отзывы о ней и простых читателей, и коллег по журналистскому цеху, в том числе по "Труженику". Доводилось выслушивать и мнения знакомых писателей. Разные случались встречи и любопытные ситуации. У Владика (все-таки он был журналистом) даже выработалась весьма полезная привычка. где бы это ни происходило - в Москве, во время поездок по стране - как он ни был бы занят, каждую оценку тщательно фиксировать в записных книжках. В конце концов, их накопилось такое количество, что появилась весьма надежная база для того, чтобы посмотреть на себя со стороны, увидеть свои сильные и слабые стороны. Небезынтересным для него было и мнение бывшего коллеги по театру Ежикова. Поэтому один экземпляр своей "Дороги жизни", опасаясь, что в сибирскую глубинку книга может не дойти, он отослал в Касинск.