Звездные крылья
Шрифт:
Удалось ли немцам изобрести что-либо действительно пригодное к боевому применению или это были только модели, еще не воплощенные в металл? Этого Марина не могла выяснить.
Она только тщательно собрала для доклада Крайневу все материалы, которые могли дать представление о направлении исследовательской работы немцев.
Марина и не заметила, как прошел день.
Весь вечер она провела с Верой Михайловной. Они сидели рядом в небольшой комнатке на Подоле. В этом районе расположилось несколько частей Красной Армии.
Капитан, опекавший Токову, позаботился, чтобы в комнате было тепло, прислал с ординарцем ужин…
— Вы знаете, у меня сейчас такое впечатление, — говорила Соколова, — словно война уже окончилась. Впереди еще так много боев, а- я мечтаю о заводе, о работе… Если б вы знали, как мне не хочется воевать…
— Вполне вас понимаю, — улыбнулась Марина. — Особенно после всего, что вам довелось пережить.
— Ну, многие пережили значительно больше… Да… я и забыла поблагодарить вас за характеристику. Какое счастье иметь таких друзей, которые не боятся сказать о тебе доброе слово даже тогда, когда приходит беда…
— А мы вначале было поверили, — простодушно заметила Марина. — Слишком уж убедительным выглядело фото.
— Да. Расчет был точный. Точный для людей с капиталистическим сознанием. Но они не учли одного: советские люди привыкли верить своим друзьям. Во всяком случае, мне было радостно прочитать характеристику. Ковпак отдал мне ее в последний день… Какой он чудесный, Ковпак!
Они немного помолчали, медленно попивая чай и думая обо всем том удивительном и необычайном, что произошло с ними за это сравнительно короткое время.
— Очень на завод хочется, — сказала Соколова. — Работать, изобретать. Вы правильно сказали, он будет во много раз лучше прежнего, наш завод! Между прочим, там теперь «директорствует» дед Котик. Он и не покидал завода…
Наутро они простились.
— Жду вас и Крайнева на заводе еще до весны, — сказала Соколова. — И вообще туда должны вернуться многие. Будьте здоровы, желаю вам больших успехов.
Они стояли уже на улице, наблюдая, как над Киевом всходило неяркое ноябрьское солнце.
— Я тоже всей душой желаю вам успехов, — ответила Марина и неожиданно обняла Соколову. — Ах, Вера Михайловна, как хорошо, что вы тут, рядом со мной, что вас можно поцеловать…
Соколова поняла мысли и чувства девушки, улыбнулась, пожала ей на прощанье руку, повернулась и быстро пошла к мостам, чтобы добраться на завод.
Марина проводила ее взглядом, увлажненным слезами радости, и отправилась в штаб.
На следующий день она уже не пришла, а приехала в институт и с помощью прикомандированных красноармейцев погрузила все свои трофеи в машину. Самолет за ней должен был прибыть только утром. Остаток дня Марина потратила на то, чтобы получше осмотреть Киев. Она знала, сколько будет вопросов, когда она вернется к товарищам, поэтому жадно разглядывала все, боясь что-нибудь не запомнить, пропустить…
Она побывала в своей комнате, где было проведено столько бессонных ночей, где было так много сделано. Комната была совершенно пуста, и у Марины невольно сжалось сердце.
Она вышла и написала на двери: «Здесь живет инженер Марина Токова. Скоро вернусь».
Долго еще после этого она — ходила по улицам города, зашла даже на стадион, походивший теперь больше на хлев, н от всего увиденного на сердце осталось тяжелое ощущение непоправимого горя. Сколько времени и сил придется затратить на восстановление этого прекрасного города!
Никого из знакомых в Киеве не было, и Марина поспешила в штаб Армии, который утром должен был уже передвигаться на запад, и сразу почувствовала себя надежнее и спокойнее.
Уже стемнело, и вечером оставаться на улицах, освещенных только отблесками пожаров, было страшно.
Утром Марина выезжала из Киева. Канонада на западе отдалилась и затихла. В городе налаживалось движение, восстанавливался порядок. Люди старались хоть немного расчистить развалины, наладить снабжение водой — огромный город снова начинал жить. И девушка полетела в далекое Зауралье, неся в сердце не только образ разрушенного Киева, но и это настроение устойчивого уверенного труда по восстановлению города, которое она наблюдала.
Через два дня она появилась в институте. Ее забросали вопросами. Спрашивали о том, как выглядит Киев, что сохранилось в здании института, как идет наступление. Валенс в конце концов собрал всех в одну комнату, и Марина подробно рассказала о своей поездке. А когда первое впечатление улеглось, Крайнев взялся за материалы, привезенные Мариной. Он долго рассматривал модели и чертежи, потом сказал:
— Это устаревшие материалы. Модели не самолета, а летающего снаряда, то есть ракеты дальнего действия. Такую штуку мы могли сконструировать очень давно, только она нам ни к чему. Немцам против нас она тоже не нужна — на фронте, в поле ее не применишь. Значит, они готовили их для другой цели.
— Вы думаете, такая ракета может долететь до Лондона?
— Да, как раз об этом я и подумал. Интересно, успеют ли они начать серийное изготовление этих снарядов?
— А кто такой Людвиг фон Дорн? — спросила Марина.
Крайнев вздрогнул, услышав это имя.
— Вы видели его?
— Нет, только его имя. Оно написано на двери вашего кабинета.
Крайнев помолчал, собираясь с мыслями:
— Это мой знакомый, — сказал Крайнев, — и я надеюсь, что его не расстреляют, прежде чем я его увижу.
Марина заметила, как жестко сошлись губы Крайнева, и почувствовала всю силу его ненависти.
Они снова склонились над привезенными чертежами, и после нескольких часов работы Крайнев сказал:
— Здесь нет ничего нового. Если даже допустить, что они сделали несколько шагов вперед, то и тогда мы намного опередили их.
Он отложил чертежи и больше уже никогда к ним не возвращался.
В тот же вечер в кабинет Крайнева вошла чем-то взволнованная Ганна. Юрий умел точно определять смену настроений жены, но в этот раз стал в тупик.